— Возможно, ваши расчеты, Ричард, и верны, но остается открытым вопрос о том, кто будет распоряжаться всем этим, кто будет руководить ходом осадных действий? Или вы хотите подчинить меня, вашего сюзерена, своей воле?
— Я не давал вам, Филипп, оснований для такого вывода! — огрызнулся Ричард. Голос его прозвучал надтреснуто. Он сухо закашлялся и протянул руку к Толуорту, требуя еще воды.
Пока он жадно пил, вступил магистр госпитальеров Гарнье:
— Государь! Пока мы всего лишь обсуждаем, как нам надлежит действовать. То, что предлагает Ричард Английский, достойно внимания. Если же мы с первых шагов начнем спорить о главенстве, то добьемся не многого. Осмелюсь напомнить вам один из законов рыцарства: биться шумно, говорить тихо и кратко!
Филипп вновь закусил губу. Если бы эти слова прозвучали из уст новоизбранного магистра ордена Храма Робера де Сабле, близкого друга Ричарда, он мог бы с этим смириться. Но Гарнье де Неблус, тот, кого он считал своим твердым сторонником!
— Я хотел всего лишь подчеркнуть, что предложения о ходе осады могут быть не только у Ричарда. Желает ли высказаться кто-нибудь еще?
Он с надеждой взглянул на Гуго Бургундского. Но тот молчал, почесывая свою густую бурую шевелюру, из-за которой его прозвали Медведем. Зато поднялся со своего места Леопольд Австрийский.
Белокурый гигант с эмалево-голубыми глазами и пышной светлой бородой, чисто вымытой и гладко расчесанной, ни с того ни с сего громогласно заговорил о священной миссии крестоносцев, о великой славе, которая ждет героев в случае успеха, о погибели, ждущей неверных, и прочих не слишком уместных на совете вещах.
Вещал он так долго и цветисто, никем не прерываемый, что Ричард откровенно заскучал. Добро бы все это звучало из уст епископа, наставляющего воинов перед боем, но сейчас герцог Австрийский своими пустопорожними речами только зря сотрясал воздух. Плантагенет на дух не переносил таких краснобаев, умеющих говорить воодушевленно и напыщенно, но никогда не дающих дельных советов и беспомощных, когда приходится действовать, а не болтать. В конце концов он прервал австрийца:
— Хочу еще раз напомнить известные слова, которые привел магистр Гарнье: биться шумно, говорить тихо и кратко. Если вам, герцог, нечего сказать по существу, — запишите продолжение вашей замечательной речи на пергаменте, и все мы с удовольствием прочитаем ее перед сном вместо вечерней молитвы.
Лицо Леопольда Австрийского стало пунцовым, но вокруг раздались смешки, и он, запахнувшись в широкую голубую накидку, опустился на место.
Снова взяв слово, Ричард коснулся беспорядка в лагере и предложил целый ряд изменений, которые следовало бы внести, чтобы положение изменилось к лучшему. Первым делом необходимо уменьшить число лавок, лавчонок и торговых палаток, буквально заполонивших лагерь, и на освободившемся месте установить шатры рыцарей и пехотинцев в таком же порядке, как у тамплиеров и госпитальеров. Это позволит освободить проходы к оружейным козлам и коновязям и сократит время сбора отрядов, когда обстановка того требует. Кроме того, Ричард потребовал, чтобы все куртизанки и шлюхи, обосновавшиеся здесь, были погружены на корабли и высланы за пределы Палестины. О какой высокой миссии крестоносцев может идти речь, когда сами они являют образец разнузданности и греха?
— Вы хотите оставить нас вовсе без женщин? — возмутился Конрад Монферратский, на что Ричард резонно возразил, что не к лицу маркизу, недавно обвенчавшемуся с прелестной принцессой, сожалеть об отсутствии шлюх. Что касается женщин как таковых, то в лагере останутся только прачки — кто-то же должен обстирывать воинов, дабы те выглядели достойными рыцарями, а не грязными и завшивевшими оборванцами, над которыми насмехаются мусульмане.
— А чем же рыцарям развлечься в часы досуга, коль скоро, сир, вы лишите их и женщин и вина? — поинтересовался граф Жак д'Авен, ветеран осады, храбрый рыцарь, но горький пьяница, о чем свидетельствовал его багровый, исчерченный лиловыми прожилками нос.
Ричард ответил не сразу. Обратившись к Роберу де Сабле, он спросил: чем занимаются матросы на его кораблях на досуге?
На это флотоводец, а ныне магистр тамплиеров, ответил, что его моряки не имеют досуга, ибо, если выпадает свободный час, их заставляют мыть и драить палубы, плести канаты, чинить паруса и снасти. От безделья в голову мужчин приходят такие мысли, которые при всем желании нельзя назвать благими.
— Слышали ли вы, мессир д'Авен? — повернулся к графу Плантагенет. — Безделье развращает. Поэтому, чтобы от нашего сидения под Акрой был толк, необходимо поставить дело так, чтобы воины не имели ни минуты свободного времени. А ведь дел у нас немало: завершение строительства Метательных машин и осадных башен, выездка молодых лошадей, прибывших в качестве пополнения, поддержание оружия и доспехов в отличном состоянии, воинские упражнения, а еще — молитва, ибо какое же мы воинство Христово, если пьянство и пляски с продажными девками отнимают у нас больше времени, нежели забота о душе и воинской славе? Помимо того, я намерен занять людей расширением лагеря, а также рытьем рвов и установкой частокола в долине вокруг родников, чтобы не приходилось ползком добираться за глотком чистой воды… — при последних словах Ричард снова жадно припал к чаше и отер пот, струившийся по его лбу из-под обруча короны.
И пока он пил, тот же граф д'Авен подтвердил, что сказанное королем Англии давно назрело, ибо большинство крестоносцев берут питьевую воду из реки Вилы, которая течет с возвышенностей, где стоят сарацины, и куда неверные сбрасывают все нечистоты из своего лагеря. Истинное чудо, что лагерь христиан давным-давно не вымер от морового поветрия!
Затем Ричард указал на то обстоятельство, что в их стане скопилось слишком много раненых, их куда больше, чем больных. Поэтому он намерен переправить тех, кто в ближайшее время не сможет сражаться, на Кипр, где они гораздо быстрее вернутся в строй.
При этих словах Филипп Французский оживился:
— Вот вы и коснулись Кипра, мой любезный Плантагенет!
Он чуть ли не сиял, а Ричард, чувствуя, как его охватывает усталое безразличие, молча ждал, что же припас его коварный приятель под конец.
Сюрприз не заставил себя долго ждать: напомнив, что, согласно заключенному между ними еще в Везле договору, все приобретенные во время военной кампании земли должны быть по-братски разделены пополам, Филипп заявил, что надеется получить свою долю благословенного острова.
После этих слов все присутствующие, зная нрав английского Льва, ждали взрыва ярости. И не без оснований: Ричард потратил на завоевание Кипра огромные силы и средства, а теперь ловкач Филипп пытается присвоить половину его успеха. Однако Ричард сидел неподвижно, глядя на Капетинга. Лицо его блестело от пота, глаза казались мутными. Но когда он заговорил, голос его звучал ясно и твердо:
— Насколько я припоминаю, Филипп, в договоре шла речь о землях, которые мы вместе завоюем в Леванте.
Но французский король был готов к этому возражению: ему тотчас подали свиток — копию упомянутого договора. Ричард окинул его рассеянным взглядом. И действительно — договор был составлен так, что речь шла, без всяких оговорок, о землях, которые любой из королей-союзников приобретет во время похода.
