Закат догорал, улицы Акры наполнялись сумраком, грохот и гул валунов, крушащих укрепления, наконец-то затих. Соименник Мартина стоял неподвижно, обратив лицо к храму, сложив руки перед грудью и беззвучно шевеля губами. Похоже, он взывал в тишине к своему Богу.
Мартин остановился поодаль, дождался, пока тот закончит молиться, а затем неторопливо последовал за светловолосым невольником. Аскалонец не узнал его, ибо после памятной стычки со стражей, когда Мартин также получил удар плетью, он разгуливал по городу в обличье мусульманина: тюрбан, полосатый халат, широкие шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Бороду он давно не брил, она была гораздо темнее его выгоревших волос, а лицо приобрело от солнца цвет бронзы. Его истинное происхождение выдавали только глаза — прозрачно-синие, поэтому приходилось большей частью смотреть в землю, а не по сторонам.
Мартин-аскалонец направился в припортовый квартал, где вскоре нырнул в какую-то дверь, занавешенную тканью. Из глубины помещения слышались перезвон струн и гул голосов. Мартин тотчас последовал за ним, догадавшись, что это просто духан.
[133] Невольник-христианин бросил хозяину мелкую монету и получил пиалу с отваром каких-то трав. Затем он расположился в углу за низким столиком, прислонившись к стене.
В духане было еще несколько посетителей, они пили травяной чай, сидя на циновках или прямо на глинобитном полу. Все это были ремесленники, грузчики, рыбаки, — небогатый люд, добывавший свой кусок хлеба в порту и в море, но из-за осады давным-давно забывший о самом скромном достатке. Разговоры шли невеселые, один из посетителей заунывно напевал, перебирая струны, и на устроившегося в дальнем углу светловолосого невольника никто не обращал внимания. Похоже, он был тут из числа завсегдатаев.
Мартин приблизился и опустился на приземистую скамью напротив аскалонца. Тот поднял глаза, на его лице появилось растерянное выражение, а затем его брови полезли вверх — чуть ли не до самых волос, немытых и свалявшихся, словно старый войлок.
— А ведь я тебя видел раньше, — наконец проговорил он, продолжая разглядывать одетого в сарацинское платье Мартина при свете масляной плошки. — Но тогда ты выглядел как пленный воин, и я сразу выделил тебя из толпы. А теперь… — он поморщился: — Теперь, похоже, ты дал себя обрезать и продался неверным! — закончив эту тираду, аскалонец пренебрежительно сплюнул и отвернулся.
— Не суди по одежде, Мартин из Аскалона, — невозмутимо отозвался Мартин. — После того как один городской страж едва не обезобразил мне лицо, моя госпожа дала мне это одеяние, ибо не желает, чтобы ей подпортили товар для перепродажи. Но я действительно христианин и рыцарь — и такой же невольник, как ты.
Аскалонец, однако, продолжал глядеть подозрительно, и Мартину пришлось поведать, что его зовут Лоран де Фрувиль, что он родом из Нормандии и прибыл под Акру на корабле вместе с войском короля Ричарда. Однако ему не повезло, и во время первой же попытки штурма, когда он взбирался на стену по приставной лестнице, сарацины зацепили его крюком и втащили наверх, после чего выставили на продажу в галерее бывшего венецианского подворья, где теперь обычно торгуют невольниками из числа пленных. Там его купил слуга еврейки по имени Сарра, и теперь он служит в ее доме.
— Ты, опоясанный рыцарь, — и служишь тем, кто предал и продал Спасителя? Ведь иудеи не признают Христа ни Богом, ни Мессией! — возмутился белобрысый.
— Погоди, — остудил его пыл Мартин, заметив, что в их сторону начинают поглядывать. — Если не станешь шуметь, я скажу тебе, что только глупец спешит принять мученический венец, когда еще может послужить своим. А у меня есть кое-какие новости, которые следовало бы передать в наш лагерь, и поскорее. Видишь ли, приятель, в дом Сарры порой захаживает некий лекарь-еврей, пользующий коменданта гарнизона…
— Иегуда, я знаю, — перебил аскалонец. — Он врачует ногу этого злобного пса аль-Машуба.
Мартин кивнул и добавил, что время от времени подслушивает, о чем тот толкует с его госпожой, поэтому…
Он умолк, заметив, как лихорадочно засверкали серые глаза его соименника. Тот, однако, сообразил, что новый знакомец не спешит выкладывать известные ему секреты, и вздохнул:
— Ты служишь еврейке, вдове самого богатого торговца драгоценностями в Акре. У нее наверняка есть деньги, и тебе может кое-что перепасть. Ты видный парень, она может наградить тебя за… допустим, за труды на ложе… — добавил он с пренебрежительной усмешкой.
Это презрение укололо Мартина — невысокого же мнения о нем был этот невольник. Как, впрочем, и о вдове Леви бен Менахема.
— Тем не менее ты знаешь обо мне все, а я пока не ведаю, кто ты и почему свободно разгуливаешь по городу вместо того, чтобы попытаться бежать к своим.
Аскалонец неожиданно подбоченился.
— Да будет тебе известно, что я тоже рыцарь… Вернее, сын рыцаря, бастард. А звать меня Мартин Фиц-Годфри. Я родился от служанки уже здесь, в Иерусалимском королевстве, здесь прошла и вся моя жизнь. А в плен я попал давно — еще в ту пору, когда первые отряды начали прибывать к королю Гвидо под Акру. С самых первых дней осады я был со своим королем, но мне не посчастливилось, как и тебе, и я стал пленником. А почему я до сих пор не бежал…
Он шмыгнул носом, огляделся, а потом быстро проговорил вполголоса:
— Во-первых, бежать из Акры невозможно, а во-вторых, — я и без того могу оказывать услуги своему государю Гвидо.
— Каким же это образом? — поинтересовался мнимый рыцарь Лоран.
Аскалонец не удостоил его ответом, однако напустил на себя таинственный вид.
Мартин немного поразмыслил. Он заподозрил, чем занимается его соименник, но, не задавая вопросов, решил сменить тему разговора.
— Должно быть, несладко тебе, отпрыску благородного рыцаря, приходится среди нечестивых. Ты выглядишь изможденным и оборванным, а плети мусульманских собак оставили глубокие рубцы на твоем лице и плечах. И тем не менее ты беспрепятственно разгуливаешь по городу, словно твои хозяева не находят для тебя подходящего дела. Я в затруднении — как связать одно с другим?
Аскалонец снова шмыгнул носом, а потом вдруг спросил — имеются ли у рыцаря Лорана деньги? Мартин, решив, что этот бастард из Аскалона может со временем ему пригодиться, кивнул, сказав, что его служба у еврейки не остается без награды. Тогда аскалонец, ткнув грязным пальцем в сторону духанщика, сообщил, что у мерзавца Али всегда есть в запасе вино — как для христиан, так и для тех, кто нетверд в соблюдении заветов Пророка, а ему давным-давно не доводилось пробовать этого восхитительного напитка. При этом аскалонец с отвращением покосился на травяной отвар в пиале, стоявший перед ним.
Мартин сделал знак хозяину, и через минуту-другую перед ними уже стоял пузатый глиняный кувшинчик. Вино оказалось редкой кислятиной. Мартин едва смог пригубить, зато его соименник осушил свою чашу залпом и тотчас потянулся налить другую.
