Некогда муж Сарры, купивший и заново отделавший этот особняк вблизи королевского замка, имел большие амбиции. Супруги жили здесь, окруженные комфортом и роскошью, в их доме нередко бывали весьма влиятельные люди — начиная с барона Ибелинского и графа Триполи и заканчивая эмирами султана Саладина. От такого жилища в самом сердце богатой Акры не отказалась бы и венценосная особа, но госпожа Сарра только и ждала часа, когда она наконец-то сможет покинуть его вместе с детьми и внуком, который со дня на день должен появиться на свет. Ибо оставаться здесь становится все опаснее.
Ближе к вечеру Мартин отправился на поиски вчерашнего знакомца. Тот оказался на месте — у собора Святого Андре. Фиц-Годфри молился усердно, но лицо его было в синяках и распухло от побоев. Мартин, приблизившись, не стал ни о чем расспрашивать, только негромко произнес:
— Я больше не стану поить тебя вином, раз ты разучился его пить. Но если то, что ты мне вчера наговорил, правда и ты действительно можешь пустить стрелу с донесением к шатру короля Гвидо, сделай это еще раз, ибо мне стало доподлинно известно, что у коменданта аль-Машуба больше не осталось ни одного снаряда с зажигательной смесью.
Не дожидаясь ответа, Мартин удалился.
Он был невысокого мнения об уме этого парня, но Фиц-Годфри должен сообразить, как важно такое сообщение для крестоносцев. Если, конечно, он не просто хвастался вчера во хмелю…
Похоже, не хвастался, подумал Мартин через пару дней, когда осадные башни из лагеря крестоносцев бесстрашно двинулись к стенам Акры.
Зрелище было грандиозное: циклопические сооружения медленно, шаг за шагом, приближались к городским стенам, для чего требовались отчаянные усилия сотен людей, приводивших их в движение. Колеса платформ, на которых были установлены башни, увязали в рыхлой песчаной почве; сами башни угрожающе скрипели и подрагивали, а сарацины осыпали их множеством зажигательных стрел, которые, впиваясь в обмазанные глиной сырые шкуры, не причиняли башням никакого вреда. Зато укрытые за огромными мантелетами
[134] на ярусах башни христианские лучники и арбалетчики отвечали таким плотным огнем, что защитникам крепости приходилось укрываться за зубцами стены. Одновременно несколько мощных катапульт начали метать в город горящие бочки со смолой, и в расположенных у восточной стены кварталах начались пожары.
В небо над Акрой поднялись столбы едкого черного дыма, ветер нес его на стены, и сквозь эту удушливую завесу сарацины видели, как неотвратимо приближаются чудовищные громады осадных башен, а у них не было ни капли нефти, которая не раз выручала их раньше!
Единственным, что оттягивало развязку, было то, что колеса тяжеловесных башен постоянно застревали в песке, и к вечеру им удалось преодолеть только половину расстояния до стен крепости. Этого оказалось достаточно, чтобы воины оборонявшегося гарнизона смогли обрушить на головы латников-пехотинцев, толкавших башни, пропитанные маслом вязанки хвороста с привязанными к ним пучками горящей пакли. Многие крестоносцы из-за этого получили страшные ожоги и начали разбегаться, а сама башня загорелась изнутри и вспыхнула, словно гигантский факел, под ликующие вопли плясавших на стенах сарацин.
В лагере христиан затрубили рога, и две другие башни были остановлены на безопасном расстоянии от стен. Та же, что воспламенилась, продолжала гореть до глубокой ночи, озаряя мрачным багровым светом поле битвы.
В самой Акре радость тоже вскоре сменилась унынием. Лекарь Иегуда, явившийся вечером навестить госпожу Сарру, сообщил, что комендант города и его эмиры, видя, что от Саладина теперь не приходится ждать помощи, решили начать переговоры о почетной сдаче.
— Уже завтра они отправятся в лагерь крестоносцев, — добавил Иегуда, и на его лице отразились горечь и надежда. Он рассчитывал, что если переговоры завершатся успешно, горожан оставят в покое.
Но этим надеждам было суждено развеяться, как дым. Весть о случившемся передавалась в Акре из уст в уста, а явившийся вечером Иегуда сообщил подробности.
— Благородные аль-Машуб и эмир Каракуш отправились в ставку короля Филиппа Французского и предложили ему сдать Акру на тех же условиях, на которых христиане сами сдали ее два года назад: крестоносцы не должны препятствовать никому из жителей и защитников крепости покинуть город и увезти свое имущество. Недавно вставший с одра болезни Филипп милостиво принял их слова, но как только в шатре появился свирепый английский Лев, так все пошло прахом.
— Но ведь вы говорили, что Ричард тяжко хворает? — напомнил Мартин.
— К несчастью для нас, он уже на ногах. И что досаднее всего — лекарства для него присылал сам султан Саладин.
— Но зачем?
Иегуда развел руками.
— Кто может понять этих правителей? Должно быть, щеголяют друг перед другом благородством. Между тем эмир Каракуш считает, что здесь проявилась особая мудрость султана, который подметил, что когда оба предводителя крестоносцев в добром здравии, они постоянно соперничают между собой, и от этих споров мусульманам немалая польза.
— Тогда Саладину следовало бы прислать лекарства и Филиппу, — поджав губы, сурово молвила Сарра.
— Уж поверьте, он так и поступает: шлет ему плоды, подарки, чистейшую воду и лекарственные снадобья.
— А мы тем временем делим последнюю лепешку! — возмущенно проговорила женщина.
Мартин промолчал. Это было явным преувеличением — семейство сестры Ашера бен Соломона пока не ощущало голода, а только стремительный рост цен на городских базарах.
— Какие же условия выдвинул король Ричард? — возвращаясь к переговорам, спросил Мартин.
— Ричард Львиное Сердце заявил: его единоверцы перенесли такие жестокие страдания и лишения, столько их пало под Акрой, что принять условия противника, который практически побежден, просто невозможно. И потребовал, чтобы Саладин вернул все земли Иерусалимского королевства, принадлежавшие христианам до битвы при Хаттине, и сам Иерусалим, а также утраченный Крест, на котором был распят лжемессия Иисус, которому они поклоняются.
Тут даже невозмутимый Мартин присвистнул:
— У этого парня действительно львиный аппетит.
— Увы! — воздел руки к небесам Иегуда бен Авриэль.
— Погодите, мой добрый друг, — госпожа Сарра положила руку на локоть лекаря. — Объясните мне, почему король Ричард вмешивается в дела короля Филиппа? Разве не француз назначен главнокомандующим силами крестоносцев?
— Это уже никому не дано понять, — вздохнул Иегуда. — Но то, что он выслушал Ричарда и согласился с ним, свидетельствует либо о том, что он находится под его влиянием, либо полностью согласен с ним. В любом случае аль-Машуб вернулся в гневе, поклявшись Кораном, что скорее даст себя заживо похоронить под развалинами Акры, чем примет подобные условия.
