Что же случилось, если сейчас, ворочаясь на узкой кушетке, она не может думать ни о ком другом, кроме стоящего под ее окном рыцаря в темном одеянии, и ее тело откликается этим мыслям, как струна прикосновениям пальцев музыканта?
В углу храпела Годит, за стеной спали слуги, сопровождавшие ее в пути от самого Незерби, Саннива все не возвращалась, и Джоанна могла без помех предаться тому, что иногда позволяла себе, когда греховное напряжение становилось совсем уже невыносимым. Сдерживая горячее дыхание, она нащупала внизу, где сходятся бедра, особенно чувствительное местечко, и принялась его поглаживать. Ее дыхание стало сбиваться, но желанная разрядка все не наступала. Рукоблудие — так называют этот грех священники, считая его особенно пагубным… Джоанна гнала от себя эти мысли, напряжение росло, и наконец ее тело судорожно изогнулось. В какой-то миг она представила, что это делает с ней Мартин, и едва не всхлипнула — настолько обострились все чувства. Всего через несколько мгновений бедра ее сжались, по телу прокатилась волна дрожи, а низ живота словно затопило горячим медом.
Она едва сдержала крик — и откинулась на изголовье, все еще бурно дыша.
«Об этом никто не узнает, — думала она, сворачиваясь калачиком на жесткой кушетке. — Никто. А завтра я сама все забуду…»
Утром Мартин, Эйрик и Сабир собрались неподалеку от крепости в тени старой смоковницы. Сабир сообщил, что за это время он успел объехать окрестности и убедился, что они могут продолжать путь.
— Нет, — резко возразил Мартин. — Дождемся, пока вернутся воины парафилакса. Я понимаю, что нам троим, Сабир, опасаться нечего, но с нами Иосиф, и жизнью сына Ашера бен Соломона мы не должны рисковать. Рана капитана Дрого еще не закрылась, он нуждается в покое, а леди Джоанна ни за что не согласится оставить его здесь — как я убедился, она очень ценит своих людей.
— Пусть так, — едва заметно кивнул Сабир, однако его темные глаза остро блеснули из-под чалмы. — Не стоит только забывать, что пока мы медлим, крестоносные рати продолжают осаждать Акру, и если город падет… Аллах свидетель, мы должны поспешить, иначе твоя игра с сестрой маршала ордена Храма уже не будет стоить выеденного яйца. Если же эта гурия с глазами, как фиалки, так манит тебя, возьми ее прямо сейчас. Ромеи это проглотят, а ее мужа я могу прирезать, если он попытается помешать.
— Мы не должны так действовать, — вмешался Эйрик.
Мартин также возразил: если он силой принудит сестру маршала храмовников к связи, это приведет де Шампера в неописуемую ярость, и ни о каких договоренностях с ним больше не будет и речи. Ашер бен Соломон, разрабатывая свой план, имел в виду совсем иное: не насилие, а добровольную уступку со стороны леди Джоанны, которая должна быть замечена теми, кто сможет подтвердить слухи об этом. В этой глуши таких людей нет. Следовательно, все должно произойти там, где немало рыцарей и знатных франков — тех, чье слово имеет вес.
Но Сабира и это не удовлетворило.
— Если тебе, Мартин, так не терпится выполнить самую приятную часть плана нашего господина, — хмурясь, проговорил он, — то, клянусь тюрбаном Пророка, я сам отправлюсь в Акру и попытаюсь спасти госпожу Сарру!
— Нет! — отрезал Мартин. — Этого не будет. В одиночку ты не справишься и, скорее всего, погибнешь, угодив в лапы крестоносцев. Если бы все обстояло так просто и зависело только от храбрости и воинского мастерства, наш покровитель в самом деле послал бы тебя. Но он вверил это дело мне, и тебе придется подчиниться.
Отстранив Эйрика, насмешливо наблюдавшего за их перепалкой, рыцарь направился к воротам крепости. Он хорошо знал Сабира, который всегда предпочитал действовать самостоятельно. Но ему были известны и сроки, о которых шла речь у них с Ашером бен Соломоном. Тот был совершенно уверен, что Акра не будет взята до тех пор, пока под ее стенами не появится свежее войско из Европы. И, судя по всему, это время еще не пришло.
С такими мыслями Мартин направился к конюшне, чтобы проверить своего коня. И, к своему изумлению, застал у стойла саврасого леди Джоанну.
Рыцарь замер за каменной опорой, поддерживавшей кровлю конюшни, и стал наблюдать. Обычно его конь не подпускал к себе чужих, но сейчас, хоть его ноздри и раздувались, саврасый не отдергивал голову и позволял женщине ласково оглаживать его шею и морду.
До Мартина донесся ее негромкий голос:
— Ты такой славный, такой чудесный мальчик, такой большой, красивый!..
Рыцарь невольно улыбнулся. В этом голосе одновременно звучали сила и мягкость — такое сочетание безотказно действует на животных.
Ему удалось приблизиться к женщине почти вплотную, оставаясь незамеченным. Но саврасый, учуяв хозяина, тут же вскинул голову и навострил уши.
— Он мало к кому так благосклонен, мадам, — вполголоса произнес Мартин, слегка склоняясь, чтобы вдохнуть запах волос леди Джоанны — они тонко пахли фиалковым корнем и розовой водой.
Она не вздрогнула, даже не обернулась.
— Я поняла, что вы рядом, по поведению коня, сэр. Прекрасное животное: стройные ноги, широкая грудь, длинная спина, удобная под седло. Но я впервые вижу коня с такой великолепной статью и при этом столь неблагородной масти!
В этом англичанка была права. Шерсть его скакуна имела сложный окрас: корпус и спина песочно-желтые, живот еще светлее, а вдоль хребта до репицы тянулся почти черный «ремень» — признак, доставшийся коню от диких лошадей, которые еще кое-где встречаются на степных просторах Азии. Ноги жеребца также были темными, почти черными у бабок, но выше светлели, и там, словно тени, проступали так называемые «дикие» отметины — едва заметные поперечные полосы. Грива и хвост издали казались почти черными, но и в них встречались бурые и совсем светлые, почти седые пряди.
Лошади такой масти чаще всего бывают низкорослыми и большеголовыми, подобных часто можно видеть среди рабочих крестьянских лошадок. Но его конь был много крупнее обычной скаковой лошади, хоть и не так велик, как боевые кони. К тому же Мартину еще никогда не доводилось ездить на более умном и преданном жеребце.
Мартин похлопал саврасого по крутой шее.
— У арабов, мадам, есть пословица: никогда не покупай рыжую лошадь, продай вороную, окружи заботой белую, а сам садись на гнедую. И хоть ваши английские кони в основном гнедые или золотистые, а мой саврасый неблагородной масти, я не променяю его ни на какого другого жеребца, даже на одного из тех красавцев, которых выращивают в Незерби.
Это было отчасти дерзко, но леди Джоанна не обиделась, лишь спросила, как зовут его коня, и удивилась, когда Мартин ответил, что никогда не дает своим скакунам имен: они слишком часто гибнут в бою. Если не знаешь, как звали убитого четвероногого друга, утрата кажется не такой тяжелой.
— Но разве кони непременно должны гибнуть? — огорчилась англичанка, продолжая ласково поглаживать саврасого. — Давайте назовем его Персик, и он прослужит вам долго, очень долго! Взгляните, он и в самом деле похож на этот плод, который с одной стороны всегда темнее, чем с другой!
