— Да что вы, государь? — де Шампер рывком головы отбросил разметавшиеся на ветру волосы. Недвусмысленная ирония, прозвучавшая в его голосе, вызвала смех среди рядовых воинов. — Что ж, тогда можете продолжать ваши игры, пока от рыцарственного язычника не поступит вызов по всей форме. Но примите к сведению — мои лазутчики не стали бы тревожить меня зря. Мой долг — предупредить вас как верховного командующего силами крестоносцев.
Он развернул коня и так же неспешно покинул арену. Неподалеку уже звучали трубы госпитальеров, игравшие общий сбор, а белые плащи храмовников стекались со всех сторон, образуя отряды. Даже простые пехотинцы, только что предвкушавшие поединок, начали расходиться, их лица были серьезны, капитаны там и сям скликали своих подчиненных.
— Ваше величество, — раздался позади голос барона Ибелина. — Маршал де Шампер не бросается словами. Вам следует подготовиться к битве.
— Я главнокомандующий, — произнес Филипп. — И я обязан…
Он умолк, вспомнив Ричарда. Тот в подобных ситуациях всегда успевал мгновенно сориентироваться и принять единственно верное решение. Филипп же был более сообразителен, когда требовалось сплести интригу или предпринять лукавый политический ход.
— Мессир барон, мадам Мария, — король повернулся к супругам. — Подготовьте Изабеллу для переезда в Тир. Полагаю, она вполне убедилась, чего стоит ее прекрасный рыцарь Онфруа, и сложностей с ее обручением с маркизом Конрадом больше не будет. А теперь…
Он огляделся. Лагерь под стенами Акры словно кипел — шла привычная для многих подготовка к сражению. Но немало людей толпилось и вокруг помоста, на котором он стоял. Необходимо отдать указания. Но какие? Как воевать с проклятыми сарацинами? Это совсем не то, что вывести рать на поле близ Жизора,
[95] где все обычно завершается мирными переговорами…
Король подозвал к себе воинственного Гуго, герцога Бургундии.
То, что Уильям де Шампер не бросается словами, вскоре стало очевидным. В стороне от лагеря, там, где находились лесистые возвышенности Карубы, поднялось облако пыли. Воинства мусульман еще не было видно, но в сторону крестоносцев уже летели стрелы. Сарацины стреляли не целясь, выпуская стрелы почти вертикально вверх, и те, описав в воздухе крутую дугу, падали на противника, словно с неба.
Опытные воины, в особенности из числа местных христиан, привычные к такой тактике, тут же закрылись щитами или забрались под повозки. Но стрел было очень много, они сыпались градом, и вскоре там и сям послышались крики и стоны боли, лошади бешено ржали и вставали на дыбы, сбрасывая седоков.
Гвидо по настоянию коннетабля укрылся в шатре — Амори не любил, когда младший брат ввязывался в сечу. Король даже подозревал, что его брат суеверно считает: участие в бою того, кто потерпел поражение при Хаттине, сулит неудачу. Теперь ему оставалось только наблюдать из-за полога, как Амори, надсаживая глотку и прикрываясь щитом, отдает команды. Внезапно грянула труба — и несколько десятков воинов кинулись рубить канаты противовесов, удерживающих в поднятом состоянии мосты через ров, которым был обнесен лагерь.
— Что они делают, ад и тысяча демонов! Кто их послал? — ревел Амори, видя, как закованные в тяжелые доспехи всадники под предводительством рыцаря огромного роста с красно-синим щитом лавиной потекли навстречу врагу через распахнувшиеся в частоколе ворота.
Гвидо ужаснулся: ему ли не знать, что сельджуки часто начинают атаку таким обстрелом, но двинуться на них с копьями — значит попросту подставить себя под их стрелы и быть выбитым из седла еще до того, как произойдет столкновение с противником. Мусульмане, зная сокрушительную мощь несущихся вскачь конных рыцарей, первым делом целятся в животных, а спешенный рыцарь становится жертвой стрел и сабель подоспевшей легкой конницы.
К Амори приблизился тамплиер. Гвидо тотчас узнал его, несмотря на скрывавший голову рыцаря горшкообразный шлем. Уильям де Шампер!
Рыцарь указал мечом в сторону Акры.
— Сарацины из гарнизона крепости предпримут вылазку, как только Гуго Бургундский выведет конницу из лагеря на равнину. Мы с магистром госпитальеров Гарнье постараемся загнать их обратно, а если повезет, попытаемся ворваться на их плечах в ворота. Ты же, Амори, оставайся за главного в лагере. Действуй, исходя из опыта, — и да поможет тебе Господь! Ибо именно тебе теперь предстоит оборонять лагерь от натиска сарацин с Карубы и прикрывать отступление этих ретивых новичков, ничего не смыслящих в здешней войне.
Гвидо мгновенно понял, что коннетаблю досталась самая сложная задача: удержать вал и частоколы вокруг лагеря, пока конница Саладина будет теснить отступающих в панике крестоносцев.
В том, что именно это и произойдет, он не сомневался. Пока крестоносцы-новички еще рвутся исполнить обет и сойтись с неверными, однако узкие ворота лагеря могут пропускать их только небольшими партиями. Сельджуки будут методично истреблять их до тех пор, пока не подоспеют мамлюки Саладина. Тогда крестоносцы обратятся в бегство, в воротах отступающие столкнутся с теми, кто еще не успел выйти за пределы лагеря, начнется жестокая давка. Вот тут-то придется вмешаться Амори, чтобы освободить проход, впустить своих обратно в лагерь и одновременно сдержать натиск воинов Саладина, которые сделают все, чтобы ворваться в лагерь вслед за бегущими.
Все это Гвидо видел, как наяву, — два года осады Акры научили его предугадывать действия неверных, но сейчас он не мог отдавать приказы — его авторитет предводителя, в особенности с прибытием подкрепления во главе с Филиппом Капетингом, не ставившим его ни в грош, был окончательно утрачен.
Единственное, что ему оставалось, — молиться.
Несмотря на то что наступила ночь, в лагере никто не спал. Отовсюду слышались стоны, крики нестерпимой боли, лекари склонялись над ранеными, священники отпускали грехи умирающим, и не умолкали слова молитвы над умершими, которых зашивали в саваны и рядами укладывали на берегу мутной речонки Вилы: «Requiem aeternam dona ei Domine. Et lux perpetua luceat ei. Requiescat in pace. Amen».
[96]
Погибших оказалось много больше, чем следовало ожидать. И все же победа осталась за христианами — тамплиеры и госпитальеры не позволили сарацинам из Акры ударить на лагерь с тыла, хотя прорваться в город им так и не удалось, как ни надеялся на это Уильям де Шампер. Окончательно убедившись в этом, маршал бросил своих рыцарей на помощь крестоносцам Гуго Бургундского, которых к тому времени прижали ко рвам нахлынувшие лавиной конники Саладина. Но Амори справился и удержал лагерь. Его стрелки разили неверных из луков, насаживали на копья тех, кто пытался вскарабкаться на валы, и одновременно пропускали в ворота раненых или потерявших своих лошадей рыцарей.
