Увы, но если Иоанна Сицилийская, столь непримиримая к мусульманским подданным Иерусалимского королевства, имеет влияние на брата, она может настроить его и против Гвидо де Лузиньяна. Остается надеяться, что Ричард сумеет понять, насколько Святая земля отличается от всего, к чему он привык в Европе. А по прибытии в Палестину он и сам убедится в том, что в отрядах князей Антиохии, Бейрута и Триполи немало лучников-мусульман, которые с отчаянной отвагой сражаются за дело крестоносцев, зная, что при случае Саладин никого из них не пощадит.
Пир продолжался уже несколько часов. На закате многие из гостей, утомившись от еды и обильных возлияний, покинули свои места за столом и теперь развлекались танцами или игрой в кегли на галерее, иные же просто беседовали, разбившись на группы и потягивая прохладительные напитки.
К удивлению Уильяма, не нашлось ни одного рыцаря, который напился бы допьяна. И когда он заговорил об этом с Робером де Сабле, тот сообщил, что король Ричард весьма строг к проявлениям неумеренности и буйства на пирах, так как считает, что благородное сословие обязано во всем показывать пример для подражания.
И действительно: распорядители пиршества, едва заслышав спор или заметив, что кто-то из гостей чересчур захмелел, немедленно предлагали ему отправиться в лагерь крестоносцев и там продолжить развлекаться, как будет угодно. Ибо подобные манеры могут оскорбить монарха и его благочестивую супругу. А то, что молодая королева благочестива и набожна, было видно даже из того, что и во время пира она несколько раз удалялась на молитву, чтобы не пропустить положенных часов.
— Поистине наш король избрал своей спутницей даму достойную и глубоко религиозную, — подвел итог де Сабле. — Беренгария придаст двору его величества ту чистоту, которой нам так не хватало при родителе Ричарда, старом Генрихе, — да пребудет с ним милость Всевышнего!
— Кто тут дурно отзывается о славном Гарри Плантагенете? — внезапно раздался рядом веселый голос короля.
Оба тамплиера почтительно поклонились монарху. Ричард переводил взгляд с одного рыцаря на другого, и его светлые глаза блестели задором и весельем.
— Не скучно ли вам на моем пиру, братья храмовники? — спросил Ричард, блеснув в улыбке крепкими белыми зубами. — Хотя о чем это я? Клянусь желтым цветком английского дрока,
[108] давшего имя моему дому, по вашему суровому уставу даже столь скромное веселье вам, рыцарям-монахам, не положено. Может, и вы не прочь присоединиться к моей благочестивой супруге всякий раз, как ударит колокол, призывающий к молитве? Впрочем, как по мне, не всегда и не везде молитва бывает уместна.
— Вы, однако, богохульствуете, государь, — заметил де Сабле, а Уильям поразился: как дерзко осмелился этот тамплиер одернуть столь непредсказуемого человека, как Ричард Львиное Сердце! Лев — опасный зверь.
Однако Ричард и не думал сердиться. Дружески хлопнув по плечу адмирала своего флота, король расхохотался и вдруг оборвал смех, заявив, что ему необходимо потолковать с маршалом Уильямом де Шампером.
В саду журчали фонтаны и сладко пахли вьющиеся розы, оплетавшие арки аллеи, по которой они неспешно прохаживались.
— Ни за что бы не подумал, что вы сын Артура де Шампера, — внезапно проговорил Ричард, глядя в упор на Уильяма. И, вероятно, даже не догадываясь, что эти слова причинили рыцарю почти физическую боль. Однако король как ни в чем не бывало продолжал: — Лорд Артур, барон Малмсбери и Гронвуда, всегда слыл человеком открытым и общительным. Люди тянутся к нему, он всегда окружен друзьями или теми, кто норовит добиться его дружбы или хотя бы расположения. А из вас, сэр, слова лишнего не вытащишь, а ваш взгляд постоянно угрюм и сосредоточен!
— Все, что мне надлежало передать вам, государь, я сказал при нашей первой встрече. А то, о чем я думаю ныне, вряд ли понравится вашему величеству. Отчего бы и не промолчать?
— А вы откровенны, — заметил Ричард. — Все-таки дает себя знать отцовская кровь.
Произнеся это, он потянулся к пышному цветку белой розы, но укололся о шип и, как мальчишка, слизнул капельку крови, выступившую на кончике пальца.
— Моя мать, благородная Элеонора, советовала мне прислушиваться к вам. Странный совет, если учесть то, что она никогда не знала вас лично. Разумеется, исключая времена, когда вы были ребенком и сопровождали родителей ко двору. Потом пришло ваше время служить. Не напомните ли, кто первым взял вас в свою свиту?
— Кажется, кто-то из владетельного дома д'Обиньи.
— Странно, что вы не помните точно. Обычно рыцари не забывают того, у кого начинают службу — поначалу в качестве пажа, а потом и оруженосца.
— Сир, большую часть жизни я провел в Святой земле. Слишком далеко от родины, чтобы вспоминать былое. А то, что выпало на мою долю в Палестине, намного значительнее, чем имя одного из ваших вассалов.
— А вы еще и гордец, — заметил, посасывая уколотый палец, Ричард.
«Да, это так. Но знал бы ты, какие усилия мне пришлось приложить, чтобы стать сильным и гордым и напрочь забыть те унижения и позор, которые довелось пережить на службе у графа д'Обиньи».
— Что вам не понравилось на моей свадьбе? — неожиданно повернулся к нему король.
Ричард был высок и могуч. И хоть маршал де Шампер почти не уступал ему ростом, его не покидало ощущение, что он смотрит на короля снизу вверх. Возможно, так и полагается смотреть на монархов? Однако Уильям столь долго служил ордену, признававшему над собой только главенство Папы Римского, что отбросил эту мысль и ответил не как придворный, а как солдат — без обиняков.
— Я недоволен присутствием самозванца Исаака Комнина. С вашей стороны было неразумно довериться этому негодяю и приблизить его к своей особе. Исаак — изощренный предатель.
Ричард проглотил словечко «неразумно», но мнение де Шампера об Исааке Комнине его заинтересовало. Некоторое время он внимательно слушал рассказ тамплиера о том, как самозваный император отказал крестоносцам в помощи минувшей зимой, когда в лагере под стенами Акры разразился жестокий голод. А ведь тучный Кипр, где собирают по три урожая в год, находился совсем рядом — рукой подать. Рыцари нуждались не только в пропитании, но и в лошадях, которые на острове бродят табунами, им был нужен лес для осадных башен и ядра для катапульт. Но Исаак предпочел не ссориться с Саладином и на все призывы о помощи отвечал пренебрежительным безмолвием.
Уильям пытался осторожно подвести Ричарда к мысли о том, как необходим для Палестины Кипр. Остров мог бы стать базой крестоносцев на пути в Святую землю. Однако он не хотел говорить об этом прямо, надеясь, что король вскоре сам все поймет. Едва ли его доводы возымеют действие, пока английский Лев не убедится воочию, как обстоят дела в Палестине.
