Ричард, словно читая у него в мыслях, спросил:
— Неужели дела в стане рыцарей Христа так плохи, что они не могли обойтись без помощи императора Исаака?
— В конце концов обошлись. Но с огромными жертвами. Положение оставалось плачевным, пока не прибыл король Франции.
Добавлять еще что-либо он не стал, ибо ранее уже сообщил Ричарду, что Филипп Капетинг объявил себя главнокомандующим крестоносного воинства, однако не спешит со штурмом Акры, так как увяз в интригах вокруг Иерусалимского трона. Боевые действия Филипп откладывает со дня на день, ожидая прибытия Ричарда, с которым он якобы связан рыцарской клятвой.
Втайне Уильям сожалел о том, что Ричард, как казалось, пропустил мимо ушей его намеки относительно выгод Кипра. Но король неожиданно заговорил, окидывая взглядом простиравшийся перед ними пейзаж: луга, виноградники, оливковые рощи, зеленые холмы и голубеющие вдали горы, поросшие кедровыми лесами.
— Камень, лес, зерно и масло, неисчислимые конские табуны… Поистине этот остров у берегов Святой земли — подарок небес. Я также слышал, что здесь в больших количествах добывают медь и серебро.
— Это так, ваше величество. Но сейчас еще большую ценность для нас имеет кипрский строевой лес. Без дерева не возвести осадных башен, а сарацины сожгли все леса и рощи на много десятков миль вокруг Акры. Без леса же у нас не будет ни требюше,
[109] ни осадных башен, ни «черепах», ни таранов. Разумеется, ворота крепости можно штурмовать и с боевыми топорами, но какой ценой!..
— Я подумаю об этом, сэр Уильям, — отвечал король, внимательно глядя на маршала.
Неспешно прогуливаясь, собеседники достигли мраморной балюстрады, окружавшей расположенный на возвышенности дворцовый сад. Отсюда открывался вид на Лимассол, за которым раскинулся палаточный лагерь крестоносцев, гораздо более обширный, чем сам город.
Ричард внезапно обернулся.
— Исаак правит здесь не первый год. Его власть, хоть и скрепя сердце, признали в Константинополе, и даже присланный оттуда флот ничего не смог поделать с воинственным самозванцем. Однако я одолел его в первом же бою, и Комнин смирился, признав мою власть над островом на время крестового похода. Сверх того он обещал отдать свою единственную дочь и наследницу за любого из рыцарей, на которого я ему укажу. Мой человек станет править на Кипре, и я буду исправно получать отсюда оружие, продовольствие и строевой лес. Разве этого мало?
Де Шампер постарался спрятать улыбку.
— Если позволит ваше величество, я рискну возразить. Primo,
[110] — маршал загнул палец, — дочь императора Синк… Синклитикия, — он запнулся, выговаривая непривычное греческое имя царевны, — весьма своеобразная молодая дама, и ее репутация такова, что далеко не всякий рыцарь, заботящийся о своей чести, пожелает назвать ее супругой. A secundo
[111] — кто бы ни стал ее мужем, при таком тесте ему не суждено долго прожить. Он может внезапно погибнуть на охоте в горах или задумает прокатиться на галере вокруг острова, а его судно разобьется о скалы. Да мало ли случайностей могут подстерегать человека!
Ричард задумался, по-прежнему глядя на город. Под крепостной стеной, сложенной из глыб розового песчаника, во множестве ютились лавки, лотки, торговые склады, купола церквей пламенели в лучах закатного солнца.
— Я непременно подумаю о сказанном вами, сэр, — наконец произнес он.
— И примите во внимание, государь, что врагов лучше иметь честных, нежели честолюбивых. А Исаак бешено честолюбив. Недаром он объявил себя ни много ни мало — императором. И ничьей власти над собой он не потерпит.
— Лучше иметь врагов честных… — задумчиво повторил Ричард. — А что вы скажете о султане Саладине, мессир?
— Помилуй Бог! — отшатнулся тот. — Неужели вы, государь, считаете его честным противником?
Лицо короля стало надменным.
— Весь христианский мир говорит о Саладине как о человеке благородном. Пусть он и приверженец учения своего лжепророка, но его поступки свидетельствуют, что в душе он истинный рыцарь. Вспомните, как султан повел себя, завладев Иерусалимом!
Уильям отвел глаза, едва сдержав вздох разочарования.
Вот оно что… Рыцарственный король Ричард, сокрушивший в Европе всех врагов и даже собственного отца, наконец-то обрел достойного соперника. Какое поле для подвигов — битва с равным по силе и благородству противником! Для английского Льва это нечто вроде красивой турнирной схватки, о которой потом будут слагать баллады, а сейчас, затаив дыхание, следит весь мир…
— Ваше величество, — негромко проговорил маршал. — На расстоянии человек всегда кажется больше, чем на самом деле. Слухи, которые распускают о султане неверных, безусловно, вызывают к нему интерес, а победы, одержанные им, принесли Саладину славу полководца. Но я давно живу в Святой земле, посвятив служению ордену всю жизнь, и еще не забыл, каким прекрасным было Иерусалимское королевство до того, как туда вторглись воины султана. Ныне весь этот край обращен в пустыню: здесь снова хозяйничают разбойники-бедуины, которым безразлично, кого грабить — мусульман или христиан, поля опустели и иссохли, так как неверные, полные отвращения ко всему, что создали христиане, разрушили акведуки и засыпали оросительные каналы. Всех бедствий просто не перечесть. Король Гвидо де Лузиньян более красноречив и может подробно поведать о том, что погублено и уничтожено армией Саладина… Но вы упомянули о благородстве султана, проявленном при взятии Иерусалима, и я хочу уточнить, как все обстояло на самом деле. Придя под стены Святого Града, султан, по обыкновению, объявил, что не помилует ни одной живой души, и тогда к нему для переговоров выехал барон Балиан Ибелинский, чтобы решить участь города…
Маршал умолк, завидев на аллее веселую толпу прогуливающихся гостей, а среди них и свою сестру, окруженную молодыми рыцарями. Она весело смеялась, занятая в этот миг явно не философией Пьера Абеляра. Завидев беседующих короля и маршала тамплиеров, молодые люди направились было к ним, но Ричард резко взмахнул рукой, давая понять, что не желает, чтобы их тревожили. После чего вновь повернулся к Уильяму.
— Я слышал, что Балиан де Ибелин повел себя в высшей степени достойно, решившись на переговоры с Саладином.
— Несомненно, государь. В Иерусалиме на тот момент было всего двое опоясанных рыцарей, а сам барон прибыл туда только для того, чтобы увезти в безопасное место свою супругу Марию Комнин. Но жители города собрались у его дома и стали умолять сэра Балиана защитить их от неистовства султана, и барон решился. Я и сейчас убежден, что он надеялся отстоять Святой Град, именно поэтому он начал спешно посвящать тех горожан, что могли держать меч, в рыцари, беря с них клятву биться до последней капли крови, защищая Гроб Господень.
