Маршал умолк, переводя дух. Ричард в задумчивости поглаживал свою короткую золотистую бородку.
— Я знаю, что Саладин и прежде пытался завоевать Иерусалимское королевство, но потерпел сокрушительное поражение от короля Бодуэна Прокаженного.
Впервые на лице Уильяма де Шампера появилось некое подобие улыбки.
— Это правда, сир. Я имел честь сражаться плечом к плечу с королем Бодуэном в знаменитом бою у холма Монжизар. У короля было около трех тысяч рыцарей, а у Саладина — двадцать шесть тысяч воинов. И все же мы разбили их, а Саладин, спасаясь, бежал верхом на верблюде. Позже, оправдывая это поражение, он сказал: «Видимо, сам Аллах не хочет, чтобы царство христиан пало при этом короле». Не требуется особой мудрости, чтобы списывать собственные неудачи на Всевышнего.
— Все мы в Его руках, — задумчиво молвил Ричард, осеняя себя знаком креста. И маршал последовал его примеру. — Но вот что странно: отчего наша святая матерь Церковь не причислила несчастного короля Бодуэна к лику святых? Мало того, что он рьяно боролся с неверными и вел жизнь истинного праведника. Даже жестоко страдая от страшной болезни, он до последнего вздоха отстаивал Святую землю! Что скажете об этом, мессир?
Худощавое лицо тамплиера приобрело замкнутое выражение. Но король ждал ответа, и рыцарь не осмелился солгать.
— Я думаю, государь, что Церковь не приняла в расчет великие подвиги и мучения прокаженного короля, так как он мало жертвовал Риму, не заискивал перед Святым престолом и не выказывал желания удалиться в монастырь. Бодуэн Прокаженный был королем-рыцарем, а не королем-монахом, — мужественным, отважным и гордым. Пока он был жив — он всегда побеждал!
В словах тамплиера слышались восхищение и нескрываемая горечь. Однако едва ли ему стоило так превозносить рано умершего непобедимого короля в присутствии другого монарха, мечтавшего о подобной славе. Ричард сурово заметил:
— На вашем месте, мессир, я бы не стал сомневаться в мудрости и дальновидности Святого престола. Возможно, поэтому в Риме и не благоволят к вам, несмотря на ваши воинские заслуги и славу. Я слышал, что после того, как прежний магистр тамплиеров Жерар де Ридфор опорочил себя, проиграв битву при Хаттине и угодив в плен к Саладину, а затем купил себе свободу в обмен на сдачу орденских крепостей, именно вас стали называть «Честью ордена». Как же случилось, что вас не было при Хаттине?
— Я находился в Аскалоне, о чем уже упоминал. Магистр де Ридфор не жаловал меня, так как я неоднократно осмеливался перечить ему, а когда капитул избирал его главой ордена Храма, подал свой голос за другого кандидата. Но уже тогда я пользовался известным влиянием среди орденских братьев, и магистр решил меня удалить. Вот почему, когда мои братья гибли от жажды, стрел неверных и огня в долине Хаттина, я охранял Аскалон. И мы бы не сдали его, клянусь в том святым именем Девы Марии, покровительницы нашего ордена, если бы от этого не зависело освобождение из плена нашего короля Гвидо… — голос маршала прервался, и король понял, чего стоило это решение гордому тамплиеру.
— Тем не менее вы поспешили к Акре, едва узнав, что король начал осаду, — негромко произнес Ричард. — И одного имени маршала де Шампера хватило, чтобы под ваше знамя стали стекаться разрозненные отряды орденских братьев, все еще остававшиеся в Святой земле. Сколько их ныне под вашей рукой?
— Около сотни рыцарей, но с ними сержанты,
[114] туркополы и братья, готовящиеся посвятить себя служению ордену Храма. Однако орден все же обескровлен.
— Думаю, это продлится недолго, — расправил плечи Ричард. — Вы видели здесь немало рыцарей в белом облачении с алыми крестами, а в порту должны были заметить множество кораблей с эмблемой ордена Храма на мачтах — двумя рыцарями верхом на одной лошади. Со мной в поход выступило не меньше тысячи тамплиеров из Анжу, Пуатье, Англии, Нормандии и столько же рыцарей из владений короля Филиппа и итальянских земель. Все они прекрасные воины, обученные сражаться в прецепториях Европы.
— Мне отрадно слышать об этом, ваше величество, — поклонился Уильям де Шампер. Глаза его вспыхнули.
Ричард следил за ним исподлобья.
— Замечу, что большинство из них собрал, экипировал и переправил сюда мой добрый друг Робер де Сабле, с которым вы уже имели удовольствие познакомиться. Мне думается, что именно его вскоре изберут Великим магистром ордена тамплиеров.
При этих словах короля маршал понадеялся, что его лицо не выразило всей глубины горечи, которая наполнила его душу. И хотя он продолжал твердить про себя, словно заклинание, девиз ордена: «Не нам, не нам, а имени Твоему, Господи!» — сердце его болезненно сжалось.
— Выборы Великого магистра со дня основания производит капитул ордена, — сухо заметил де Шампер.
— Аминь, — тряхнул золотисто-рыжей гривой Ричард. — Но повторю: более тысячи прекрасно обученных рыцарей из Анжу и Англии, Аквитании и Пуатье, Мэна и Нормандии, а также французы и итальянцы. Всех их объединил Робер де Сабле, пользующийся глубоким уважением среди братьев ордена Храма. И когда соберется капитул, в который, помимо вновь прибывших тамплиеров, войдет и ваша сотня испытанных воинов Святой земли, — как вы полагаете, за кого будет подано большинство голосов?
— За того, кого сочтут наиболее достойным, — ответил Уильям де Шампер, ощутив, как тускнеет свет мечты в его душе. Стать главой ордена, которому отдана жизнь, заботиться о нем, вложить в него опыт, накопленный за годы служения в Святой земле, — все это уже не для него.
Ричард словно прочитал его мысли.
— Я поддержу Робера де Сабле, если кого-то заинтересует мое мнение, — негромко проговорил он. — И это будет справедливо, ибо мне уже не раз намекали, что коль я поддерживаю избрание своего родственника — то есть вас, кузен, значит пытаюсь установить контроль над орденом.
Король впервые назвал Уильяма «кузеном», подчеркнув их родственную связь. Но тамплиера это нисколько не обрадовало, ибо родство с Ричардом Плантагенетом отныне ни в чем не способствовало его избранию на пост магистра.
— Я приму выбор капитула с покорностью и смирением, — маршал склонил голову.
— Превосходно! — Ричард дружески хлопнул его по плечу. — Я несказанно рад, что мы с вами, мессир де Шампер, не имеем разногласий в этом непростом вопросе!
Король шумно перевел дыхание, выпрямился — и львы на груди его алой туники заблистали золотом в лучах заходящего солнца. Сейчас Ричард смотрел на море, которое в этот час из лазурного становилось винно-багряным. Мачты кораблей, заполнявших бухту Лимассола, казались темным лесом на его фоне.
— Божественная красота! — улыбнулся король, и в уголках его глаз появились легкие лучистые морщинки.
