— Подпоручик, тотчас езжайте к семеновскому полковнику Шипову и скажите, что слезно молю его, пока не поздно, занять крепость! — Коновницын ускакал. Сам Трубецкой понимал, что пока не взяты ключевые пункты, Сенатская площадь может превратиться в ловушку, если противник окажется расторопнее. Он был человек осторожный и решил не торопиться к своим войскам. Он хотел победить, но не умереть вместе с ними.
Между тем Сергей Шипов, после некоторого колебания, начал движение. Однако, приведя свой полк к Петропавловке, нашел ворота запертыми, а амбразуры казематов открытыми. Нечего было и думать о взятии сильнейшей крепости одним полком.
…Дело в том, что еще с вечера комендант крепости, одноногий генерал от инфантерии Александр Яковлевич Сукин, человек не злой, но педантичный и жесткий, получил от цесаревича приказ под государственной печатью. К нему подошло подкрепление для обслуживания пушек — рота старших воспитанников Инженерного училища. После этого он затворил ворота, которые ему воспрещалось открывать под любым предлогом в течение всего завтрашнего дня.
Сделав попытку хитростью попасть в крепость, Шипов подошел к воротам.
— Кто идет? — спросили с галереи над воротами.
— Подкрепление гарнизону, Семеновский полк, полковник Шипов. Открывайте!
Однако хитрость, увы, не сработала.
— Сергей Павлович! — раздался сверху голос коменданта. — Я вас уважаю, но у меня приказ не открывать ни в коем разе. Предвидятся события. И еще, бога ради, — отведите людей! Вы стоите прямо в секторе огня моих пушек. Не дай бог, оказия!
Шипов понял душевные мучения будущего генерал-адъютанта. Он развернул полк и повел в сторону Исаакиевского моста.
Между тем, собравшись с духом, Трубецкой все же решился присоединиться к собиравшимся на Сенатской площади войскам. Однако, только выйдя, он заметил, что его явно преследуют какие-то люди, одетые в статское. Они шли за ним, отрезая от Сенатской, и полковник, как ему показалось, заметил в руках у них блеск оружия. Он изменил направление, и еле успел скрыться от преследователей в здании австрийского посольства, у своего свояка, графа Лебцельтерна.
Петр Ломоносов с утра собрался, зарядил свои пистолеты и, одевши статское платье, поехал в Кавалергардский полк. Однако, выйдя из саней, он увидал в полку самую активную деятельность, свидетельствующую о том, что полк уже готовится выходить. Это значило, что намерения сторонников Константина упредили.
Тем не менее он прошел в ворота и завел разговор с несколькими офицерами.
— Добрый день, господа. Кто был в Бородинском бою? Никто не помнит Ломоносова?
— Господин Ломоносов! — Какой-то седоусый унтер устремился к майору.
— Иванов! Дай обниму тебя, товарищ! — Они обнялись.
— Помните бой под Тарутиным?!
— Все верно! А много ли наших осталось? Кто тогда был?
— Да почитай почти никого…
— Разрешите доложить, господин ротмистр! — обратился унтер к ротмистру. — Это господин барон Ломоносов, он под Тарутиным чуть Мюрата не забрал!
— Н-да? — Ротмистр, штабс-капитан, с интересом поглядел на высокого широкоплечего господина в статском. Это был молодой граф Захар Чернышев, дальний родственник зловещего генерал-адъютанта, принадлежавшего к младшей линии знатного рода. Но однако весьма желавшего заполучить майорат — богатые поместья, принадлежащие вот этому молодому человеку.
— Рад знакомству, но сейчас мы должны выходить…
Подошли еще несколько молодых любопытствующих офицеров, среди которых майор увидал и русоволосого поручика Анненкова.
— А что, господа! — вдруг громко заговорил Ломоносов, снимая шапку и встряхивая головой. — А не время ли сегодня подумать о присяге и переприсяге, о верности и о малодушии? Не вы ли клялись в верности государю Константину? Не вздрогнет ретивое под колетом, когда вы будете присягать другому императору? А в случае чего, не дрогнет рука подняться на солдатика, который остался верен присяге?
Слова Ломоносова задели кавалергардов за живое, между офицерами завязался спор. Ротмистр Чернышев, воспитанный в понятиях чести, принял сторону Ломоносова. К ним присоединились корнеты, поручики — словом, те, кто не успел наглядеться на жизнь со всех ее сторон, порой неприглядных. Солдаты, которых перестали подгонять, тоже начали седлать коней через пень-колоду, без малейшей спешки. Многие разбрелись по двору. В общем, осознав, что, может быть, придется идти против своих же товарищей, полк совершенно перестал торопиться с выходом. Так прошло полчаса.
Внезапно к казарме подъехали сани, из которых в серо-голубом измайловском мундире неторопливо вылез великий князь Михаил.
— Это что такое, господа?! Почему полк не выстроен? Живо седлать! — обратился он к офицерам полка. Появление великого князя подействовало на них как порыв леденящего ветра. Кучка офицеров рассосалась — остались лишь Анненков да еще пара поручиков.
— Эй, а это кто? Я вас знаю, сударь? — обратился Михаил к Ломоносову.
Поняв, что не сможет тягаться с авторитетом великого князя, Ломоносов слегка поклонился и приподнял шапку:
— Боюсь, что мы незнакомы, ваше высочество! Счастливо здравствовать! — И с легкой улыбкой он направился к воротам.
— Эй, кто таков?! Задержать! — И так как никто не торопился выполнить его приказание, сам почти побежал за Петром и схватил его за плечо своей огромной лапой. Тот мгновенно развернулся и стал лицом к лицу с великим князем, которого, несмотря на его рост, был несколько выше. Он взглянул рассерженному Михаилу в глаза так же, как некогда на смотру взглянул в лицо Клейнмихелю, сжал кулак, который был еще больше, чем у великого князя, и с тою же улыбкой, задушевным тоном спросил его:
— Михаил Павлович, вас в ухо никогда не били?
Услышав такое, князь Михаил оцепенел и опустил руку. Молча он глядел вслед дерзновенному негодяю, без спешки скрывшемуся за воротами. Затем помотал головой и повернулся к кавалеристам, которым тут же дал страшный разнос. В четверть часа он привел полк к присяге, посадил на конь и с поднятыми штандартами вывел за ворота. Впрочем, в расстроенных чувствах он не приказал одеть кирасы. Из-за этого боевая ценность полка сделалась не более чем у легкой конницы. Одним из исполнительных эскадронных командиров был полковник Владимир Пестель — брат Павла Ивановича.
Глава 27
Сенатская площадь
Между тем в Зимнем дворце дела развивались следующим образом: Николай попрощался с женой и спустился вниз в сопровождении флигель-адъютантов Перовского и Адлерберга и генерал-адъютантов Стрекалова и Кутузова (того, что убивал императора Павла). К нему подошел озабоченный генерал Нейгардт и доложил, что Московский полк вышел из казарм.
— Экие шалуны! — криво улыбнулся Николай. — Полковник Бибиков! — обратился он к флигель-адъютанту, дежурившему внизу. — Приведите мне лошадь. Где кавалергарды? — повернулся он к генерал-майору Степану Степановичу Стрекалову, бывшему дежурным генералом.
