— Ваше величество, надо бы помириться с ними… — сказал он цесаревичу.
Тот холодно взглянул на Якубовича и указал на него:
— Взять под арест! Такие парламентеры мне не надобны.
С противоположной стороны, со стороны Галерной, показались ряды Павловского полка во главе с полковником Алексеем Федоровичем Арбузовым, креатурой Николая. Позади них ехал конно-пионерный эскадрон.
— Давайте идите! — говорили кавалеристы пехоте. — И не вздумайте попятить: в сабли возьмем.
Павловцы огрызались, но нехотя шли.
Потом со стороны Адмиралтейского бульвара подошел Измайловский полк, ведомый генерал-адъютантом Василием Левашевым. Полк Николай поставил с угла, в сторону Исаакиевского собора, золотые купола которого сверкали на солнце.
В это время подъехал генерал Милорадович в парадном мундире с орденами. Настроение, похоже, у него было не блестящим. Возможно, это объяснялось тем, что незадолго до того он подъезжал в казармы Конного полка и пытался переговорить с Орловым. Но разговор этот не получился.
Глаза генерала остановились на Бенкендорфе, стоящем на полкорпуса позади Николая.
— Говорят, бунт, Николай Павлович? — обратился он затем к цесаревичу.
— Мятеж, Михаил Андреевич, — сказал Николай, пристально глядя на Милорадовича.
— Сейчас утихомирим их! — Генерал не опустил взгляда, небрежно отдал честь и поскакал к строю московцев. Стоявший рядом Нейгардт предостерегающе взглянул на цесаревича. Тот и без этого все понял.
— Филькин! — Николай подозвал егеря, который обычно сопровождал его на охоте и учил стрелять, ибо цесаревич был не меток.
— Да, вашество! — Бородатый егерь в зеленом полушубке подбежал.
— Можешь взять ту мишень? — Николай указал на спину Милорадовича.
— Которую? Его превосходительство? Конешно! — Филькин быстро скинул шапку, обнажив бритую голову, взял к плечу длинноствольный немецкий штуцер и спокойно приложился.
Сзади, со стороны Зимнего, раздался ружейный залп и одиночные выстрелы. Николай резко вздрогнул: стрелять могли как саперы, так и по ним.
Милорадович совсем приблизился к московцам и, подняв шляпу над головой, собрался говорить.
— Стреляй! — приказал Николай.
Егерь плавно нажал на спуск. Выстрел был негромок, до цели далеко — шагов триста. Но Милорадович пошатнулся в седле и сполз на землю. Над площадью раздался общий вздох тысяч людей.
— Какая достойная смерть для полководца, чье имя ничем не запятнано! — сказал Николай окружающим.
В это же время со стороны дворца послышался шум бегущих ног, войска расступились, и показалась толпа из девятисот гренадер в расстегнутых шинелях, с безумными лицами, многие окровавлены. Впереди, точно заяц, несся поручик с растерянным выражением лица, украшенного ухоженными бачками. Гренадеры выбежали на площадь и, приведенные в себя командой, выстроились в каре возле Сената.
А произошло вот что. Как только толпа гренадер, возглавляемых Пановым, ворвалась в ворота Зимнего дворца, во дворе они увидели выстроенных в две шеренги саперов.
— Молодцы, гренадеры! — крикнул им с крыльца комендант, генерал-майор Павел Яковлевич Башуцкий, взмахнув шляпой.
— Это не наши! — воскликнул Панов.
Вбежавшие солдаты остановились от неожиданности, на них продолжали напирать, сумятица росла. Саперы взяли ружья на руку. В этот момент Башуцкий намеренно уронил шляпу, и первая шеренга сапер произвела залп. Упало около тридцати или сорока человек, многие были ранены. Двор окутался дымом.
— Правое плечо вперед, все назад! — закричал перетрусивший Панов. Ответив нестройными выстрелами, гренадеры покатились прочь, в сторону Сенатской площади. Кто знает, что случилось бы, если бы нашелся храбрый человек, решившийся вступить с саперными в рукопашный бой?
В это время, наконец, к Сенатской площади подошла первая Конно-артиллерийская бригада из 32 орудий. С нею ехал начальник гвардейской артиллерии генерал-майор Сухозанет. Николай с облегчением вздохнул: теперь он мог что-то предпринять. Цесаревич подъехал к остановившимся за кавалергардами артиллеристам.
— По скольку у вас зарядов на орудие? — спросил он командира бригады.
— Нет ни одного, ваше величество! — Бравый полковник Александр Нестеровский пожирал его глазами. — Мы прямо из парка!
— Так какого х…! Что это значит, генерал?! — Цесаревич резко обернулся к Сухозанету, остановившемуся в нескольких шагах от него. Иван Онуфриевич изрядно перетрусил под этим разъяренным взглядом.
— Сейчас исправлю, ваше величество! — И генерал, развернув коня, поспешно ускакал.
Между тем противники Николая Павловича лишились главнокомандующего. Генералы Потапов и Воинов, которым Николай велел сопровождать себя, чтобы иметь перед глазами, вряд ли дерзнули бы выступить в этой роли, видя, какой быстрой была расправа с заслуженным вождем генеральской оппозиции. Смертельно раненного Милорадовича подняли люди из собравшейся толпы. Михаила Андреевича положили в чью-то карету и увезли в близлежащие кавалергардские казармы. Когда его вносили на чьей-то шинели в казарму, подъехал генерал Бенкендорф, который некоторое время холодно смотрел на Милорадовича, словно желал убедиться, что тот обречен. Затем он уехал. Среди людей, несших раненого генерала, оказался вор, который обобрал умирающего.
Воспользовавшись временной растерянностью противников, на уговоры московцев был тотчас отправлен адъютант Главного штаба, директор канцелярии, полковник лейб-гусар Илларион Бибиков. Но хорошего из этого ничего не вышло — Бибикову офицеры набили морду: издалека было видно, как они рвут ему ментик и тычками отправляют восвояси.
В это же время великий князь Михаил, в сопровождении генерал-адъютанта Левашова, подъехал к ограде Исаакия и спросил моряков: почему они не хотят присягнуть государю Николаю?
— Можем ли мы, ваше высочество, взять это на душу, когда тот государь, которому мы присягнули, еще жив и мы его не видим? И теперь, когда от нас требуют новой присяги, не приходит он сам нам сказать, что точно отказался быть государем. Почему?
— Да нет же, я сам ездил к нему за отречением, и он его подписал, сказав, что уже стар начинать царство. Такова же была воля и покойного государя. Клянусь вам! — Михаил перекрестился.
— Мы готовы верить вашему высочеству, — отвечали матросы, — да пусть Константин Павлович сам придет подтвердить нам свое отречение, а то мы не знаем даже, где он.
Таким образом, в третий раз повторить свой подвиг и урезонить еще один полк великому князю не удалось.
В это время находившийся с моряками лейтенант Вильгельм Кюхельбекер, однокашник и друг поэта Пушкина, прицелился в великого князя из пистолета. Но восемнадцатилетний мичман Петр Бестужев не дал ему выстрелить и вместе с двумя матросами разоружил.
