Связным Муравьева был его друг, поручик Полтавского полка Михаил Бестужев-Рюмин. Муравьевым были посланы гонцы к командирам пяти из шести полков дивизии, которые были его друзьями. Но никто не откликнулся. Кроме того, он полагал привлечь полки Третьей гусарской дивизии, стоящей у Житомира, где располагался Третий корпус. Он известил двоюродных братьев, полковника Артамона Муравьева, командира знаменитого Ахтырского гусарского полка, шурина министра финансов Канкрина, и Александра, командовавшего в той же дивизии Александрийским полком. Но первый заколебался, второй отказал. Наконец, зная необходимость артиллерии для поддержки пехоты, он обратился к подполковнику 9-й артиллерийской бригады Александру Берстелю, сыну обрусевшего немца. Тот обещал помощь с пушками, но не на всех своих людей мог положиться. Муравьев поехал на встречу с офицерами соседней артбригады, договориться о помощи Берстелю. Меж тем Гебель донес о нем в корпус и Муравьева настигли жандармы. К счастью, офицеры его отбили. Но поневоле приходилось начинать, не приготовившись. Муравьев поднял полк и повел к Белой Церкви. Его давней мечтой была отмена крепостничества, и он решил бросить клич к восстанию среди многочисленных крепостных графини Браницкой, чье поместье находилось в Белой Церкви. Он надеялся, что Константин, придя к власти, вынужден будет освободить крестьян.
Меж тем генерал Рот и находившийся в Житомире генерал-адъютант Чернышев, узнав о выступлении черниговцев, поручили три из четырех полков Третьей гусарской дивизии (кроме Ахтырского) начальнику одной из бригад, храброму австрийцу и бывалому партизану, генерал-майору Федору Клементьевичу Гейсмару. Ему придали две конно-артиллерийские роты по дюжине пушек (в то время как у Муравьева оказалось только две пушки). И отправили наперехват Муравьеву. Черниговский полк был разгромлен на подходе к Белой Церкви, Муравьев и его офицеры пленены или убиты. Скрылся бесследно только отважный Сухинов.
Тем временем отправленная из Второй армии на Киев бригада генерал-лейтенанта Сибирского, сопровождаемая двумя драгунскими полками, двигалась на Белую Церковь с другой стороны. Две тысячи казанцев и вятцев ехали на мобилизованных крестьянских санях и подводах. Отряд сопровождала 27-я Конно-артиллерийская рота подполковника Янтальцева…
Однако по дороге их встретила картечным огнем засада — кроме двух конно-артиллерийских рот у Гейсмара оказалась часть пушек 9-й артбригады, а кроме гусар — егерский полк из Белой Церкви и казаки Браницкой. Передовых драгун расстреляли, они откатились. Пушки Янтальцева уничтожались сосредоточенным огнем. Под угрозой пушек генерал-майор Александр Сибирский сдался. Говорят, за это он отделался одной отставкой.
За ним с суточным разрывом шла Девятнадцатая дивизия генерала Сергея Волконского. Введенный в заблуждение шпионами Гейсмара, Волконский узнал о разгроме бригады Сибирского только тогда, когда его люди увидели поле боя. Но было поздно. Их окружили.
…К этому времени на помощь Гейсмару подошла Первая драгунская дивизия Четвертого резервного кавалерийского корпуса под началом самого корпусного начальника генерал-адъютанта Николая Михайловича Бороздина, кирасира, героя Бородина, извещенного из штаба Первой армии. Добавились и еще егеря. У Волконского было шесть тысяч против десяти, почти не было конницы, а пушек — всего одна батарея против четырех. У него оставалось время вспомнить сражение 1814 года под Фер-Шампенуазом во Франции, в котором одним из командиров был его брат, генерал Репнин-Волконский. Тогда атакующие массы русской кавалерии просто размазали французские пехотные дивизии.
Он послал на переговоры ехавшего с ним отставного гвардии полковника Василия Давыдова, сводного брата генерала Раевского. Брат командующего Четвертым кавкорпусом, генерал-лейтенант Андрей Михайлович Бороздин, был женат на сестре Василия Львовича. Но попытка привлечь Николая Михайловича на сторону Константина, о дарованиях которого генерал отозвался уничижительно, не удалась.
Вынужденный сдаться, Волконский послал к Раевскому с известием о разгроме двадцатисемилетнего майора Днепровского полка итальянца Александра Поджио и тридцатилетнего майора 38-го егерского князя Федора Шаховского, женатого на Наталье Щербатовой, племяннице командующего Четвертым пехотным корпусом. Они прорвались сквозь гусар под прикрытием ложной атаки, которую совершил своим батальоном майор 37-го егерского полка Иван Якушкин. Майор был пленен. Дивизия сдалась…
Так все и случилось… — закончил свое повествование Муханов.
Глава 33
Предприятие
— Это не тот ли Якушкин, который, будучи в жарком деле под Кульмом, с батальоном Семеновского полка, единственным из офицеров остался в живых? За тот подвиг, кажется, он был награжден сразу Георгием 4-й степени? — тут же спросил Ломоносов.
— Тот самый.
— Жаль героя. Значит, на Вторую армию теперь рассчитывать не следует?
— Генерал Раевский увидел, что солдаты русского войска, за исключением артиллеристов, не горят желанием истреблять друг друга. Он потерял без боя почти половину своего Седьмого корпуса. Расчет на одновременное со Второй армией выступление генерала Щербатова не оправдался: командующий Четвертым корпусом не решился подняться до прибытия войск Раевского… Вероятно, мы проиграли. Придется нашим генералам, оставив Константина, замиряться с новым царем…
— Да, и крысы побегут… А вы что предполагаете делать? — спросил Ломоносов.
— Я уже говорил вам давече и повторю: мы должны попытаться напасть на крепость и освободить наших товарищей. Мы не можем дожидаться спокойно, зная, что товарищи в плену и, возможно, ждут казни.
— Мы с вами вдвоем будем атаковать Иоанновские ворота крепости, или еще кто-нибудь есть?
Слегка глумливый тон вопроса, заданного человеком неприятной наружности, слегка покоробил штабс-капитана:
— Со мной приехали оба упомянутые майора: Поджио укрывается под видом гувернера, а Шаховской — купца. Я не думаю, что самоубийство было бы нашей целью…
— Ну что же, это реалистичный подход. У меня тоже подобралось несколько людей, готовых рискнуть. Нам необходимо попасть за стену и выйти обратно.
— Вы всерьез думаете пройти за стену?! Каким образом?! Крепость охраняется и днем и ночью! — воскликнул капитан.
— У меня есть план.
— Каков он?
— Последний раз, когда план действий, в которых я участвовал, был вынесен на обсуждение, он провалился — в том числе и потому, что в беседе участвовал предатель.
— Это намек? — Усы Муханова встопорщились.
— Я беру на себя начальство над делом, и не хочу, чтобы его расстроила случайность вроде вашего ареста. Без меня дела все равно не потянуть. Лучше озаботьтесь, как нам достать денег: надобно будет привлечь несколько рядовых, а для того пообещать им некоторые суммы. Да и бегство станет не дешево.
— Хорошо, — пристыженый спокойным тоном Ломоносова, Муханов протянул руку.
— Когда мы свидимся?
