Выезжая на дорогу, они заслышали трезвон колокольцев — это проскочил вперед них фельдъегерь. Что за вести вез он в Архангельск?
— Мне кажется, мы слишком уклоняемся к северу, — заметил один из офицеров.
— Я продумал маршрут заранее, — ответил Петр. — Мы пересечем по льду Северную Двину в районе Усть-Ваги и уйдем в глухие, болотистые пинежские и мезенские леса. Там, при Петре Первом, староверы до-олго укрывались. Никто нас там не найдет! Оттуда и двинемся дальше.
— Как бы нам насовсем в тамошних болотах не потеряться, — заметил Поджио.
— Ничего, найдемся, — ответил Ломоносов.
Глава 37
Погоня
Император был разбужен чудовищным грохотом взрыва. Он вскочил со своей кровати и выглянул в окно. Над Петропавловкой воздымалось зарево — горели взорванные Невские ворота.
— Черт возьми! Перовский! — заорал он.
В комнату вбежал полковник Василий Перовский.
— Что происходит?! — Николай указал на угасающее зарево за окном.
— Полагаю, нападение или несчастный случай!
— Нападение на крепость, у меня под носом, когда все мятежники переловлены?!
— Я узнаю, ваше величество…
— Стоять! Бэзил, Бенкендорфа немедленно ко мне. Роту саперов и батальон преображенцев — для поддержки в крепость. Две роты саперов — ко дворцу! И найдите этого идиота Терехова, в любом виде, и чтобы быстро! Выполнять!
— Слушаюсь, ваше величество! — флигель-адъютант вытянулся и через мгновение шмыгнул в дверь.
Некоторое время император в нетерпении расхаживал возле окна, прислушиваясь к доносящимся звукам перестрелки и тревожному набату, затем он подумал, что если захвачена часть крепости, то его могут обстрелять из пушек. Поэтому он вышел из своих покоев и спустился вниз. Его сопровождали двое часовых-саперов. По коридорам туда-сюда спешили проснувшиеся лакеи, придворные, офицеры. Все успевали поклониться или приветствовать императора. Хотя некоторые со сна ничего не понимали и пытались просто проскочить мимо. Тогда император приводил их в чувство, этим отвлекая себя от тревоги.
Здесь его и застал Адлерберг.
— Что там происходит, Эдуард? — повернулся он к флигель-адъютанту, отчитав очередного растяпу.
— Какие-то неизвестные напали на Алексеевский равелин, взрыв речных ворот, видимо, имел значение отвлекающей диверсии. В настоящее время все нападавшие, с потерями, вытеснены из крепости.
— Всех изловить! Что с арестантами?
— Кажется, все они на месте.
— Что значит «кажется»?!
— Точных данных пока еще нет.
— Так добудьте!
Через несколько минут во дворец прискакал генерал-адъютант Бенкендорф.
— Александр Христофорович, как это происходит?! Кто возглавляет мою тайную полицию?!
— Ваше величество, все не может предусмотреть даже Господь! Мерзавцы были в ничтожном числе, их помощником стала неожиданность.
— А откуда они взяли порох в таких количествах?
— Должно быть, выкрали откуда-то во время неразберихи четырнадцатого декабря…
— Так вы же тогда весь город обшарили! Или нет? Найти мне тех, кто это устроил! Сам повешу всех мерзавцев!
— Все меры будут приняты!
— Хорошо. Действуйте, — отпустил он заведующего Третьим отделением.
Выйдя вскоре ненадолго на набережную, император убедился, что пожар в крепости угас, бой затих.
Через час в Зимний доставили пленных: привели капитан-лейтенанта Николая Бестужева и на носилках принесли майора Федора Шаховского. Лицо моряка потемнело от пороховой гари, точно у арапа, в то время как князь Шаховской был бледен и щегольские усики казались темной полоской на листе бумаги. От их сопровождающих Николай Павлович с облегчением узнал, что никто из арестантов не спасся.
Шатавшийся после контузии Бестужев глухим голосом сказал, что после взрыва ничего не помнит и перечислить, с кем был, не может. Шаховской же, бледно улыбаясь, пожелал его величеству успешно править, коли уж он сумел захватить власть. Николай от такого пожелания почти сравнялся цветом лица с допрашиваемым и, казалось, борется с искушением его ударить. Пленных, поняв, что от них ничего не добиться, удалили прочь.
Из опросов офицеров и солдат, участвовавших в стычке, вскоре выяснилось, что в нападении участвовало всего два десятка людей, переодетых военных и моряков. Особо отметили гиганта, который орудовал ручной бомбардой как обычным ружьем. Николай сразу вспомнил рассказ Засса о великане, который спешил его четырнадцатого декабря.
— Должно быть, чертов Ломоносов! — высказал он соображения присутствовавшему Адлербергу.
Вскоре привезли и штабс-капитана Петра Муханова. Он держал себя с достоинством, назвал имя и пояснил, что горд, приняв участие в попытке освободить пленных товарищей.
— Каков злодей, и ни в чем не раскаивается! — возмутился Николай Павлович, обращаясь к Бенкендорфу, только что возвратившемуся из города.
— Кто, кроме Ломоносова, был среди вас? — спросил он Муханова.
— Я давал слово не предавать товарищей. Вы сами офицер, ваше величество, и должны меня понять, — ответил штабс-капитан.
— Куда двинулись твои приятели?
— Не знаю.
— Ты не офицер, а мятежник, и я позабочусь, чтобы ты понес соответствующую кару! — зарычал император.
— В крепость его!
Когда увели и этого допрашиваемого, он оборотился к генерал-адъютанту:
— Что выяснилось?
— Мятежники в числе примерно двух десятков прорвались через Финляндскую заставу. К счастью, Финляндская граница надежно прикрыта, и канцелярия генерал-губернатора давно предупреждена о розыске бежавших бунтовщиков.
— Ты уверен, что они не двинутся в ином направлении? Фамилия Ломоносова имеет родственные связи на севере, они могли двинуть туда.
— Мы пошлем преследователей по всем направлениям.
— Выяснишь, в какую сторону они бежали, и пошлешь за ними эскадрон жандармов. Начальником отряда будет штабс-капитан Терехов, я пришлю его.
Бенкендорф поморщился.
— Я дам ему поручение привезти живьем только главаря. У тебя ведь не многим можно дать такое поручение, не так ли? — заметил Николай.
— Пожалуй.
В это время пришел Василий Перовский, с ним двое измайловских солдат тащили опухшего от пьянства Терехова.
— В-в-а-ш-ш-е-е в-в-е-л-и-и-ик! — ч-е-е-с-ст-во! — Подняв голову с всклокоченными усами, Терехов попытался принять положение смирно, но голова не выдержала и упала на грудь, а ноги бессильно подкосились.
— Почему в таком виде?! — разъяренно гаркнул Николай Павлович, обратив горящий взор на Перовского.
