— Ну, иди тоды, Василий, — завтра с утрева позовешь ко мне ихнего голову, — сказал Попов, отправляя приказчика. — Ну а ты, Иваныч, договаривай, что хотел сказать? — обратился он к собеседнику, когда Василий вышел.
— Если это все простые солдаты, то на двадцать человек хоть кого-то сквозь строй гоняли, стало быть, следы у него должны остаться. А я полагаю: сейчас, после известной замятни рассейской, за корону, много появилось тверезых людей, и совсем не рядовых солдат, которым подалее от Петербурха с Москвой надобно держаться. И время сейчас такое, что инда лучше и татем
[33] быть, нежели на подозрении у властей, Федот Иваныч, — задумчиво протянул Асташев.
— Ты рассуди, — ответил купец. — Ежели какой человек да по своей воле в Сибирь двинул, значит, что? На власть он не умышляет. Коли так — да какое мне дело до каждого из работников? Вон, у меня их — сотни, а может, и тыщи! Если всех, кого по закону положено, в острог тащить, — в Сибири работать некому будет! Но ухо с ними ты, Иваныч, все равно востро держи — это стоило бы…
— Само собой…
Утром пораньше Ломоносов, в сопровождении бывшего бомбардира Чернякова (уговорились ходить по нескольку человек, чтобы нельзя было захватить поодиночке), пришел в городской дом Попова.
— Здравствуй, мил человек! — Несмотря на рань, купец был уже при полном параде.
— Слыхал я, что и в конях до тонкости понимаешь и оружие у вас хорошее. Видно, много ты повидал, человек.
— Есть такое дело. В конях разбираюсь, а хорошее оружие — что красна девка, славного молодца красит. Но на меня ты можешь положиться, господин купец, — прямо поглядел он в глаза Попову.
— Это хорошо. Понравился ты мне, человек, — согласно кивнул Федот Иванович. — Мне твое прошлое не надоть. Сибирь — она все счистит. Главное — мне верен будь. Ты мое добро сохрани, а я тебя прикрою.
— А что — пошаливают на тракте?
— Да вестимо дело — варнаки беглые в шайки сбиваются. Да и семейские, староверы, Катькой сосланные, тоже крепко озорничают по ночам… Беречься надо. Да если оружие будет — отобъетесь!
— Вестимо, отобъемся, — уверенно сказал Ломоносов.
— Ну, то-то… — похлопал его купец по плечу. — Отправляйтеся, молодцы, и будьте в надеже — за Поповым награда не встанет…
Караван вышел на слудующее утро. Его составляли шестдесят телег с тюками и ящиками товара. За ними двигались еще двое дрог, на которых сидело по пять новозавербованых «обдорцев», и еще одна — с общей поклажей каравана — котлами, запасной упряжью и прочим хламом. Впереди каравана ехали восемь верховых «обдорцев» и четверо доверенных людей Попова. В коляске с удобством катил за ними господин Асташев и с ним Василий, сидевший на облучке рядом с кучером. Замыкали караван десять нанятых казаков во главе с урядником. Вся эта орда двигалась неспешно, со скрипом и гомоном. Но, не делая дневных остановок, они проходили до пятидесяти-шестидесяти верст в сутки. Асташев торопился до конца октября дойти в Иркутск и застать навигацию. Не то пришлось бы ждать, пока установится верный лед, или тащиться по лесным трущобам вокруг Байкала.
В неделю они прошли шестьсот верст до Красноярска. Город у стрелки Енисея и реки Качи в начале XVII века построили казаки, как крепость против енисейских тюрок. А развиваться Красноярск начал с открытием все того же Сибирского тракта. Пожар, в екатерининское время уничтоживший старый город, дал возможность распланировать новый — упорядоченный, по образчику Санкт-Петербурга. Нынче здесь правил гражданский губернатор, Александр Петрович Степанов, бывший военный, некогда ходивший с Суворовым через перевал Сен-Готард и дравшийся на Чертовом мосту.
Здесь Асташев в обществе известного подрядчика Михаила Коростелева пообедал и выпил рюмку-другую, а обозники получили выходной.
…Еще в Томске Петр вызнал, что нескольких тщательно охраняемых арестантов с фельдъегерями уже провезли на восток. В Красноярске из застольных бесед выяснилось, что провезенных каторжников было примерно два десятка, и это точно были мятежники.
Наутро, приведя в трезвое состояние похмельных ямщиков, обозные двинулись в сторону Нижнеудинска. Ночи становились все холоднее.
На полдороге к Нижнеудинску случилось происшествие. Здесь дорога шла через пересеченную местность.
…Из лесу раздался дружный вой, и со всех сторон сразу высыпало из-за деревьев человек восемьдесят. Все с замазанными или закутанными лицами, вооруженные ружьями, косами, рогатинами. Несколько главарей были верхами.
— А ну, стой, — не то всех побъем! — закричал их предводитель, человек громадного роста, сидевший на настоящем битюге. Раздались несколько выстрелов — с козел упал один из ямщиков, задело кого-то из казаков. Лощади, везшие астаховскую коляску, заржали и поднялись на дыбы. Коляска перевернулась. Наступил миг, предыдущий перед паникой. Казаки, казалось, оробели при виде такого многочисленного противника. Ямщики тоже не были готовы жертвовать собой за хозяйское добро. Они кинули вожжи и бросились с козел в лес.
— Отряд, стройся в линию! — В этот миг прогремел над трактом голос Ломоносова. Его люди, с ружьями в руках, соскочили с дрог и образовали линию. Сам он, взяв коня в повод и сняв со спины ружье, стал с фланга. Засада была устроена грамотно: чтобы бежавшие не подняли тревоги, позади каравана тоже выскочили человек двадцать. Именно против них и выстроились защитники.
— Целься! — рявкнул Петр. — Огонь! — Протрещал залп, пять или шесть разбойников упали, остальные, не ожидавшие такого отпора, пустились наутек в лес.
— Перезарядить! Черняков, командуешь за меня! Казаки! За мной, марш! — Петр птицей взлетел на коня и погнал в голову растянувшегося на четверть версты каравана. По пути они сшибали с ног разбойничков, до времени бросившихся поживиться товаром с подвод.
Находившийся в голове колонны десяток всадников под командой Лихарева тоже собрался в шеренгу и дал залп прямо из седел по наступающему противнику. Затем, выхватив сабли и абордажные клинки, всадники атаковали разбойников. Прорвавшись, они сразу же развернулись и снова пошли в атаку. Однако в голове каравана было почти полсотни нападавших. Поэтому немногочисленных защитников каравана легко окружили, и двое людей Попова заплатили уже за храбрость своими головами, Лихарев был ранен в руку, а Чижову распороли ногу, и он сползал с седла. Остальных разбойники собирались вытащить из седел и зарезать. Чудо, что никто из «обдорцев» еще не был убит, продолжая отбиваться от наседающих грабителей. В это время с тылу на разбойников налетел Ломоносов.
— Паберегись! — заревел он, выстрелив сразу из двух пистолетов, бывших у него за поясом, и со своим неразлучным палашом обрушился на разбойников, раздавая разящие удары направо и налево. Не весьма вооруженные, грабители разлетались от него как кегли. На секунду оглянувшись, он увидал, что за ним следуют только шестеро казаков. Остальные, как видно, «растерялись». Тем не менее этот маленький отряд разметал часть разбойников и объединился с окруженными товарищами.
