— Бей их, их мало! — закричал главарь, до того державшийся немного в стороне, и во главе нескольких всадников, с саблей в руке налетая на Ломоносова. Он понимал, что этот человек — центр всей обороны. По тому, как главарь раздавал тяжелые удары и, походя, свалил одного из казаков, Петр понял, что перед ним достойный противник. Они схватились — окружающие даже расчистили пространство для единоборства богатырей. Предводитель разбойников сражался как опытный кавалерист, нанося саблей быстрые, точные и сокрушительные удары. Однако Ломоносов отразил их, а затем перешел в наступление, и прежде чем его противник перестроился, зарубил его страшным ударом.
— Фрола убили! — закричали разбойники. — Бежим!
Тут на них с последними силами обрушились защитники обоза, и грабители бросились в лес. В это время из хвоста, наконец, подбежали пешие, предводительствуемые Черняковым, и дали нестройный залп — разбойники бросились врассыпную. Тут выяснилось, что бывший бомбардир присоединил к своему отряду еще трех «растерявшихся» казаков при помощи известного метода — кулаком в ухо. Еще один казак был убит на месте, а другой слишком быстро направился в сторону Красноярска, чтобы его можно было догнать.
— Семья у него большая — кто кормильцем-то будет? — объяснил это урядник безо всякого смущения.
Петр, спешившись, остановился над сраженным главарем и снял с него маску. Это был не старый еще мужчина, обросший русой бородой. Лицо его, уже мертвое, отличалось некоторым зверством, но, как отметил для себя Петр, не большим, чем у многих военных, которых он знал. Почему этот русский молодец должен был умереть как собака на большой дороге, и еще два десятка других вместе с ним? Сдвинув низко нависший надо лбом убитого чуб, Петр увидел клейменую надпись «вор», которую пытались вывести. Значит, это был беглый каторжник, варнак, как их называли сибиряки. Должно быть, в его шайке было немало беглых — варнаков, среди которых, наверное, встречались и бывшие солдаты. Кстати, Петр отметил, что по лошадям разбойники старались не стрелять, чтобы захватить их, ибо лошадь в Сибири — большая ценность.
Тем временем из-за перевернутой коляски появился прихрамывающий Асташев, коричневый сюртук которого приобрел пыльный оттенок, с разряженными пистолетами в руках. Со слезами на глазах он обнял Ломоносова и поблагодарил остальных героев за свое спасение.
Коляску поставили на колеса. Кучер ее пострадал, но Василий отделался одними синяками. Приведя обоз в порядок, то есть, убрав с дороги трупы разбойников, погрузив на дроги своих убитых и раненых и созвав сбежавших возниц, часа через полтора они двинулись вперед. Одни из дрог отдали раненым, кто-то пересел на освободившихся лошадей, другие — на оставшуюся повозку.
Глава 48
Славное море
Слаженные, умелые, как у воинской команды, боевые действия «обдорцев» сильно укрепили некоторые подозрения господина Асташева, чем слегка подпортили его радость.
Дойдя до Нижнеудинска, Асташев сообщил властям о шайке разбойников, совершившей нападение на обоз. Такая крупная шайка была редкостью в Сибири. Поэтому, несмотря на вероятность того, что с гибелью главаря она рассыпется, тотчас послали нарочного в Красноярск, прося о посылке воинской команды. Нижнеудинский полицмейстер приготовил, со своей стороны, полицейскую команду, куда собрал большинство стражников и добровольцев, и с этим отрядом отправился навстречу красноярцам.
А обоз, передохнув день в Нижнеудинске, двинулся дальше. К нему присоединили еще одну телегу, чтобы вольготно ехалось легкораненым. На переезде через бурливую Уду, только покинувшую высоты Удинского хребта, какой-то пожилой, но еще крепкий человек лет пятидесяти, в мещанской одежде, удочкой ловил рыбу.
Взглянув на него, бывший поручик Пензенского полка Николай Лисовский побледнел и, подъехав к Ломоносову, наклонился к его уху:
— Отстанем!
— Что такое? — спросил его Петр, когда они остались в одиночестве.
— Этот человек на берегу — Флегонт Миронович Башмаков, герой всех войн России, начиная с Итальянского похода Суворова. Бывший полковник Девятой дивизии, разжалованный в рядовые за пропитие полковых денег. Я слышал, что он был осужден военным судом по делу о «мятеже» Черниговского полка.
— Подъедем? — лаконично предложил Петр.
Когда весь обоз миновал переправу, они подъехали к Башмакову. Тот оглянулся.
— День добрый, Флегонт Миронович! — сказал Ломоносов.
— Здорово, братцы! А вы кто такие? Откуда меня знаете? — Выцветшие голубые глаза настороженно перебегали с одного лица на другое.
— Господин полковник! — сказал Ломоносов.
— Я уже никто, — перебил Башмаков.
— Слышно было, что вас, как и других разжалованных, приговорили через строй? — вмешался Лисовский.
— Пока существуют русские войска, полковников, даже разжалованных, никто не посмеет отправить под палки! — Башмаков выпрямился, и глаза его блеснули. — Подержали под замком, да и турнули сюда. Навечно.
— Вы не хотите приобрести свободу и помочь выручить товарищей, попавших на каторгу?
— А кто вы такие, чтобы я с вами говорил на эту тему? — подбоченился Башмаков.
— Бывший майор Ломоносов и бывший поручик Пензенского полка Лисовский, официально мертвые! — представились подъехавшие.
— И много вас?
— Несколько человек. Мы идем к Байкалу с обозом.
— А ежели б я вас взял и выдал? — прищурился разжалованный полковник.
— Не прожили б минуты! — ответил Петр.
— О, вот это я понимаю! — сразу ухмыльнулся Башмаков.
— С такими людьми и ушел бы. Да только, вот, как скрыться так, чтоб не искали? А у нас искать ведь умеют!
— Вот вам одежда. — Ломоносов тут же достал из чресседельной сумки и бросил бывшему полковнику крестьянские штаны и кафтан, которые тот ловко поймал. — А ваше платье бросьте в реку, чтобы застряло в прибрежных ракитах. Решат, что вы утонули. Полиции в городе сейчас почти нет, искать будет некому. Время уйдет. Про вас начальнику обоза скажем, что вы дядя мой, Мирон. Притворитесь больным.
— Ну, племянник, я вижу, ты хитер! — заметил ссыльный. Он быстро переоделся, кинул старую одежду в омут. После этого он вскочил на круп коня позади Лисовского, и все трое исчезли в тайге.
Потом Ломоносов опередил товарищей и, догнав обоз, послал назад Андреева, с лошадью в поводу. Затем, услав под каким-то предлогом казаков в голову каравана, он сделал знак, что можно нагонять. Башмаков подъехал меж двух своих новых товарищей, весь скрюченный, точно тяжело больной. Ломоносов поместил его на шедшую замыкающей телегу с ранеными Лихаревым и Чижовым. На телеге было много сена, и беглеца хорошенько закамуфлировали. Похоже, что никто чужой его не увидел.
Вечером, на стоянке, Петр подошел к Асташеву и сказал ему озабоченно:
— Я тут захватил с нами двоюродного дядю, он в Иркутск едет. Он болен, дохтуру показать надобно в Иркутске.
