Орудие откатилось, и Федор с неимоверной быстротой перезарядил его; вместе с Ломоносовым они затолкнули его опять в амбразуру, и снова прогрохотал выстрел. Снова картечь ударила по наступающим! На этот раз атака захлебнулась, и казаки решительно побежали прочь, крича:
— У них орудья!
Град пуль осыпал шанец, впрочем, почти все они были на излете и направлялись наугад. Лишь одна залетела в амбразуру и порвала Чернякову рукав.
— Спешиться, окружай! — командовал Терехов из лесу, и эхо вторило ему. Ему-то было все равно, сколько казаков здесь полягут, да казакам — не все равно. Штурм набегом не удался.
Бывший гренадер Стрелков выглянул из шанца. И внезапно схватился за грудь. Долетел из лесу резкий звук штуцерного выстрела.
— Всех вас, бунтовщики, истреблю! — долетел следом крик Терехова, который умело воспользовался немецким штуцером, доставшимся ему от покойного Филькина.
К Стрелкову бросились — он был мертв.
— Надо уходить! — сказал Петр. — Лошадей! — Двое его людей, пригибаясь, побежали за лошадьми, спрятанными в ближайшем овражке. Через две минуты они привели шесть животных. Пушку положили на волокушу, в которую впрягли двух коней. Ломоносов поднял на палке свою шапку, тут же из лесу ударил выстрел штуцера, и пробитая шапка слетела на землю. Петр обманом заставил Терехова разрядить штуцер. Двое людей Ломоносова верхами на упряжке погнали к воде. Еще четверо вскочили на конь, позади них на крупы коней сели трое других. Пришпореные скакуны помчались к судну. Для тех, кто грузился на борт, пушечные выстрелы стали сигналом все и стать к отплытию.
Следом за отступающими от опушки с гиканьем помчались верховые казаки. Меткий выстрел Ломоносова спешил одного из них и заставил других убавить прыти. Его люди первыми подлетели к берегу. Казаки были за ними, но их с борта встретил дружный залп, на этот раз стоивший жизни кому-то из храбрецов.
Соскочив наземь, четыре человека бегом втащили пушку на борт. Тотчас втянули сходню.
Петру, когда садились, бросилось в глаза выведенное карминной краской имя корабля: «Неустрашимый». Такое давали обычно боевым кораблям.
«Будем надеяться, он проявит себя», — подумал Петр.
— Отдать швартовы! — громко крикнул Чижов и тут же обрубил топором носовой конец, а Окулов то же сделал с кормовым. Матросы дружно налегли на жерди, отваливая судно, и потянули снасти, поднимая парус. Судно быстро пошло от берега, уносимое стремительным течением Амура, поддержанным попутным ветром. И когда Терехов со всем своим войском выехал на берег, до судна с беглецами было сажен двести.
— Уходят! Уходят! Стреляй! — закричал майор. Раздалось несколько выстрелов, но для прицельной стрельбы было слишком далеко. Казаки не стали тратить заряды. Терехов, соскочив наземь, топтал песок и матерился как безумный. Он хорошо понимал, что с этим ему лучше не возвращаться. Оставалось преследовать по берегу на утомленных конях. И тут…
— Смотрите! — крикнул вдруг Окулов, стоявший у руля на корме. На просторы Амура, из-за островка, лежавшего выше Албазина, показались одна, две, три темные щепки — лодки! В подзорную трубу Ломоносов разглядел большие казачьи карбасы, в которых сидело совсем немного людей. Но на носу каждого карбаса был виден фальконет
[43] на вертлюге. Значит, это были экспедиционные суда, и они предназначались для перевозки преследователей! Опасность не миновала, она переместилась на воду вслед за беглецами!
Делать было нечего. Веслами, как некоторые военные бригантины, суденышко не стали вооружать — ведь оно должно было только спускаться вниз по реке. Поэтому приходилось обходиться течением и парусами.
На борту находилось человек сорок. Тесновато. Однако, когда люди занимались делом или стояли у фальшборта, готовые к отпору, места было достаточно. Все припасы лежали в трюме, и центр тяжести распологался достаточно низко, придавая судну остойчивость. Только новая мачта иной раз издавала подозрительный скрип. Оставалось уповать на силу ветра и господню волю…
Нерчинцы сразу заметили подходящие к ним лодки. Приблизившись, они оказались большими десятивесельными карбасами, имевшими мачты с парусами. Они прошли быстринами и коварными поворотами Шилки, Верхним Амуром и теперь, как и полтораста лет назад, готовы были нести храбрых казаков по великой реке. Едва первое суденышко ткнулось носом в берег, как майор развил бешеную деятельность.
В каждый карбас Терехов намеревался посадить по тридцать человек, но необходимость взять припасы заставила его ограничиться двумя дюжинами людей на лодку, в каждую, кроме того, сел и офицер. Сам Терехов уселся в переднюю лодку. Не прошло и получаса, как карбасы отчалили, неся воинскую силу, вдвое превосходящую численность преследуемых. Оставшимся на берегу было велено следовать, сколько можно, вниз по течению, чтобы не дать преследуемым спастись на берегу.
Ломоносов пристально наблюдал за постепенным приближением карбасов. Несмотря на то что их паруса имели большую площадь, чем у преследователей, весла давали очень существенное преимущество на реке. Оставалась надежда, что преследование затянется до темноты, и тогда можно было рискнуть оторваться, плывя ночью. Но до вечера было далеко и рассчитывать на это не следовало.
— Устанавливайте пушку на корме, господин канонир! — сказал Петр Чернякову. Однако помочь не успел: его отвлекла возня у левого борта. Оказалось, что один из орловских дружков, бывший гусар и матрос Яковлев, скрутил господина Медокса.
— Об чем речь тут?
— Пытался перерубить рулевые тяги, господин майор, — по привычке назвал Ломоносова матрос. Это было серьезной диверсией. Без руля судно становилось неуправляемым, и их на первой же отмели или излучине легко настигли бы противники.
— Это для чего? — поинтересовался Петр для проформы.
— Да он и давеча нас подговаривал вас притормозить и обещал за это государственное помилование! — тут же сдал своего пленника бывший гусар.
— Вот так значит? Ну а вы не согласились с этим предложением? Эй, Орлов, поди-ка сюда, брат! — кликнул Петр беглого атамана. — Что тут у тебя за разговоры были с этим господином? — спросил он у подошедшего разбойника.
— С ним-то? — Орлов прищурился. — Да говорил он мне, что помилуют нас, ежели поможем задержать беглых господ. Золотишком казенным обещал поделиться, когда заберут его у вас. Ну, обещать-то всякий может. Ты вот, например, — спасение нам всем обещал. А я вижу, что мы в никуда бежим, и размышляю, значитца… Ваши обещанья одного стоили… — Орлов ощерился усмешкой. — Однако вот корабь я увидал, и все это похерил. Теперь я за тобой в огонь и на дно морское, везде! — Он ударил себя в грудь кулаком.
— Это полный оговор, я англичанин, долго содержавшийся в плену, и вероятно, меня неверно поняли! — запротестовал Медокс.
— Я наблюдал за вами, господин Медокс, и видел, как вы отреагировали, увидев судно! Совсем не похоже на радость. Кто вы такой, черт возьми?! Говорите, или сразу в мешок и за борт!
