― Да, он неправ. Эйвинд заслужил лучшего, а нарушить клятву ― дурное дело. Думаю, он тоже это понимает.
― Может быть, послание от ворона Одина предназначалось ему, ― предположил я, и Иллуги посмотрел на меня с опаской.
― Не по возрасту умен юнец, ― буркнул он и вышел, оставив мне свои мази.
В ту ночь мне снился белый медведь, от которого никак не удавалось сбежать ― черноглазый, он гонялся за мной по комнате, в окна бил ветер, метались какие-то копья и паруса, ― и наконец медведь уселся мне на грудь, обрушился страшной тяжестью...
Я проснулся. Что-то теплое и тяжелое навалилось на меня. Света в шалаше ― только от остывающего жара в костре. Я попытался сесть, но рука, длинная, белая и достаточно сильная, толкнула в грудину и заставила снова лечь.
Волосы висят дикими космами, скулы пылают в красном отсвете костра, глаза ясные и черные ― прямо как у Эйнара. Под глазами тени, и резкие складки словно вырезаны по сторонам красной щели рта. Сильная рука пригвоздила меня к ложу, синие вены вздувались под бледной кожей.
Зачарованный, я смотрю, как она, раскачиваясь, склоняется надо мной, пристально глядя мне в глаза.
― Орм, ― говорит она, а я не могу шевельнуться. ― Я знаю, чего ты ищешь. Я знаю, где эта кузница. Я ходила туда, но была слишком напугана, чтобы зайти внутрь. Потом... этот христианский пес схватил меня. Но я должна вернуться. Отвези меня обратно. Я должна найти дорогу во тьму... в темное место, где ― она.
И все кончилось. Всей тяжестью она рухнула на меня ― пустая скорлупа, ― с глухим стуком, но не выбила дух ― как раз напротив. Я обнял ее, обвил руками, голова ее лежала на моей груди, и молот Тора впивался ей в щеку.
Так я и уснул, обнимая ее, ― а утром оказалось, что спит она на своем ложе. И я подумал ― не приснилось ли мне это, но она проснулась и улыбнулась мне, ― и я увидел, что она едва старше меня.
А потом она заговорила.
Я принес ей овсяной каши и воды, а сам отправился к Эйнару и нашел его под навесом; он сидел, скрестив ноги, и приделывал навершие к своему щиту. И все прочие не маялись без дела; я заметил Хринга в челноке напротив устья ― он удил рыбу.
Я сел напротив Эйнара и стал ждать. Наконец он, вынув несколько заклепочных гвоздей изо рта под черным водопадом волос, соблаговолил взглянуть на меня.
― Эту женщину зовут Хильд, ― сказал я. ― Она финка, и ее деревня в двух днях хода по берегу. Ее отца звали Регин, и отца его отца, и так далее до незапамятных времен. Каждого кузнеца звали Регином, а название деревни ― Коксальми.
Черные глаза остановились на мне.
― Как ты понимаешь ее?
― Один из воспитанников Гудлейва был финном. Я достаточно научился у него.
Эйнар огладил усы и посмотрел в сторону шалаша.
― Что в этой финке такого особенного?
― Ее почитают потому, что в ней течет кровь древних кузнецов, ― продолжал я. ― Теперь там нет кузнецов, не было много лет. Последний сделал меч для Атли, так она говорит, и никто, кроме нее, не знает дорогу в кузницу. Кажется, все люди с ее кровью это знают, но тут мне не все понятно. Ей тоже, я думаю. Это не та тайна, которую передают, просто что-то такое, что... просто есть.
― Почему кузница так важна? И причем тут она?
Я кивнул, ожидая этого вопроса.
― Монах узнал, что волшебное копье Христа, которое он ищет, было когда-то отправлено туда, и послал Вигфуса выяснить, по-прежнему ли его там укрывают, и если да, то добыть его. Потерпев неудачу, Вигфус попытался схватить Хильд, увидев, как ее почитают жители деревни; он надеялся, что они отдадут копье в обмен на ее жизнь. Она побежала ― я так думаю, в ту кузницу... ― Я замолчал, потому что на этом рассказ Хильд утратил связность.
― И?
Я пожал плечами.
― Что-то там произошло. Что-то такое, что привело ее в лапы Вигфуса, ― но это что-то до сих пор мучит ее в снах.
― Призрак? ― спросил Эйнар.
Я кивнул. Беспокойный дух мертвого иногда вторгается в тело другого человека, либо бродит вокруг в своем прежнем облике до тех пор, пока не исполнится то необыкновенное, что ему потребно. Все это знают.
― Она говорит, что должна вернуться в кузницу. Я не знаю почему. Но, судя по всему, если она вернется туда, то узнает, где теперь лежит меч Атли. А с ним и клад.
Эйнар огладил усы. Я заметил, что он побрил щеки, и волосы у него вымыты и тщательно расчесаны гребнем. От этого я только сильнее ощутил собственную грязь.
― Интересно, ― протянул он задумчиво. ― Вигфус далеко позади, и выберет он неправильный курс на камень бога, совершенно для него бесполезный. Старкад знает деревню только по названию и ищет святыню Христа, которой в прежнем виде больше не существует.
― Стало быть, если мы сумеем попасть в эту кузницу, а женщина действительно знает, где лежит клад... ― добавил я.
― Мы можем обогнать их всех, ― закончил Эйнар. Он вставил заклепку и кивнул мне угрюмо. ― Ты хорошо поработал. Давай забудем наши нелады. У тебя, как любит напоминать мне Иллуги, старая голова на молодых плечах. ― Он прищурился. ― А плечи, как я погляжу, с прошлой осени стали куда шире.
Он встал, подошел к своему рундуку и, порывшись в нем, вернулся с длинной кольчугой. Я помнил ее ― кольчуга, снятая с мертвого предводителя того отряда, с которым мы бились после стычки в церкви святого Отмунда.
Эйнар бросил кольчугу ― я поймал ее на лету, и когда она скользнула в мои поднятые руки, от ее тяжести я даже пошатнулся, но она хорошо сидела на плечах, была удобна и свободна в поясе, а подпруга примет на себя остальную тяжесть.
Он кивнул.
― Возьми. Ты ее заработал.
Я поклонился ему, вспомнив, как люди кланялись Гудлейву, и это Эйнару понравилось. Я пристегнул меч на ремень и побрел обратно к кострам, одна рука на рукояти, топая сапогами в пятнах соли.
Викинги добродушно засвистели, послышались шутки, меня принялись хлопать по плечам, когда увидели кольчугу. Я заметил и завистливые взгляды тех, кто не отказался бы от такого подарка и кто наверняка подумал, что безбородый юнец его не заслуживает.
Мой отец был более горд, чем я, и дал совет, как с ней обращаться.
― Положи ее на день в бочку с тонким песком, ― посоветовал он, и все заулюлюкали, ― пусть прокалится как следует на этом проклятом богами берегу.
Но все время я думал, что не доверяю Эйнару, связан он клятвой или нет. А за костром я поймал свирепый желтоглазый взгляд Ульф-Агара, взгляд, полный неприкрытой ненависти.
