Я вдохнул. Понял, что вдохнул, потому что услышал свое дыхание, коротко пророкотавшее в ушах. Единый миг не было иных звуков, а потом все звуки мира снова обрушились на меня, и я зажмурился от гула стана, шипения кизяка в огне, беспокойного стона ворочавшегося во сне отца, перденья Скарти.
Я сел, дико огляделся; все было так, как должно ― и все же не так. Явь ли это? Или я дремал и проснулся во сне? И вообще, сон ли то был?
Весь остаток ночи я задавался этим вопросом, глядя в тлеющие угли до рези в глазах.
Трубили рога и рокотали барабаны, точно корабли, заблудившиеся в золотом тумане. Под нашими ногами степь крошилась, покрывалась коркой и снова взбивалась в пыль, висевшую в воздухе, саднящую глаза, обжигающую языки, носы и гортани.
Острый запах лошадей висел в этой пыли, когда животные испуганно лили мочу и шли, словно призраки во мгле, обок наших рядов по воле седоков, которым не терпелось удостовериться, не отбит ли наш приступ из некогда белого города.
На сей раз нас было всего шестьдесят два человека, половина с крепко сжатыми зубами, потому что иначе те раскололись бы от стука, поскольку всех трясло в лихорадке и челюсти ходили ходуном. Еще двадцать лежали под навесами в новом стане, среди сотен других хворых, собранных в одном месте, чтобы легче оказать ту помощь, какая была возможна. Не сказать, что помощи было много... Они бились в горячке и умирали в лужах дерьма из собственных расстроенных кишок.
А мы стояли и ждали, пока огонь и смерть занимали пространство между нами и опустошенным городом. В желтом облаке пыли пять темных башен двигались, точно пальцы на руке, а лучники бежали впереди по двое ― один держал большой тростниковый щит, другой стрелял, а потом приседал, чтобы наложить новую стрелу.
Слышались команды, крики и вопли, и все перекрывало высокое, пронзительное ржание умирающих лошадей. Этот звук грозил свести с ума.
Я прислонился к щиту, стоя на одном колене, и смотрел почти отрешенно. Скарти дрожал с остекленелым взглядом, и дерьмо стекало по его ноге, но он этого не замечал. Вонь дерьма, пыль и жир на металле ― это сражение, любой из этих запахов на протяжении всей последующей жизни заставит меня резко вскидывать голову, будто коня, заслышавшего рев толпы.
Отряд потных людей принялся натужно толкать башню, шаг за шагом, по направлению к стенам, откуда дождем сыпалась смерть, невидимая во тьме.
Невидимая, но осязаемая. Точно некая огромная улитка, кучка людей вокруг башни оставляла за собой скользкий, отвратительный след из распростертых в крови тел, сраженных стрелами, камнями размером с кулак, выпущенными из маленьких орудий, и большими копьями, выпущенными из орудий побольше.
Как ни странно, появилась птица, выпорхнула из пыли и на миг примостилась на древке стрелы, торчавшей из целого пучка древков на осадной башне, потом снова защебетала и исчезла в мгновение ока.
Затем появилась стая мальчишек, выскочивших из шафрановой дымки с охапками стрел: они получали серебро за каждые двадцать штук, которые находили. С ними была собака, она хромала, бежала на трех ногах, потом на четырех, потом снова на трех. Мальчишки промчались, смеясь, задыхаясь, фыркая, ― беззаботные плясуны на краю бездны.
Я тоже рассмеялся этой явной несообразности. Скарти услышал мой смех, его голова поднялась, губы плотно сжались. Он потряс головой, увидел, что заставило меня засмеяться, и с трудом скривил губы в усмешке. Его била дрожь ― даже волосы тряслись, ― и все же он подался вперед и заговорил:
― В б-б-битве видишь м-м-много странного, ― выдавил он. ― П-п-птицы, з-з-звери, ж-ж-женщины, с-с-собаки. Раз в-в-видел оленя, он бежал между двумя войсками. ― Потом закрыл один глаз, веко дергалось и трепетало, и воздел трясущийся палец перед носом, призывая постичь откровение. ― Н-н-но никогда не ув-в-видишь на поле б-б-битвы кошку, ― закончил он многозначительно и, выдохшись, снова прислонился к своему щиту.
Вестники скакали туда и обратно. Какой-то пеший вывалился из мглы, ошалело огляделся и заметил Стяг Ворона.
Спотыкаясь, он подошел к Эйнару, рубаха у него была в полосках от темных пятен пота и чего еще похуже, быстро заговорил, неистово размахивая руками, а потом рухнул наземь ― ноги подломились. Эйнар медленно расхаживал взад и вперед.
Я понял, что он считает. На пяти сотнях, по моему подсчету, он остановился, сделал знак Валкнуту, и Стяг Ворона поднялся, а потом три раза качнулся из стороны в сторону.
Давшие Клятву выпрямились и трусцой двинулись вперед. Скарти спотыкался рядом со мной. Я сбавил ход, чтобы он не отстал, но он с грохотом навалился на меня и чуть не упал, схватив меня за плечо.
Подняв щиты, собравшись по несколько человек, мы вразброд ринулись в сернистую утробу, отчаянно желая оказаться в любом другом месте. Я видел остальных, покрытых густым слоем пыли, небольшие группки бежали за поднятым стягом. Мелькнул мой отец, коротко поднял меч в знак приветствия, опять исчез. Я бежал вперед вприпрыжку. И тут западали стрелы.
Саги говорят о стрелах как о дожде или о граде. Это не так. Они сыпались стаями, точно птицы. Видишь в воздухе летящее мгновение, которое вонзается со стуком барабанной дроби.
Три стрелы угодили в мой щит почти одновременно, от удара я чуть не упал. Еще одна пролетела надо мною, и Скарти повалился навзничь, утопая в собственной крови. Следующая стрела попала ему в бедро.
Я приостановился было помочь, но не решался подставить врагу открытую спину. Опять что-то птицей пронеслось сквозь пыль ― и человек справа от меня закричал, сделал, припадая на одну ногу, несколько шагов, потом запрыгал: стрела пронзила икру и вышла с другой стороны.
― Срань! ― завопил он, а потом упал.
Нависла темная тень ― наша осадная башня, теперь она была близко к изрешеченной стене. Вблизи белая стена виделась желтоватым клыком, грубым и с выбоинами, основание усеяно телами, похожими на грязно-белые, в зловещих темных пятнах мешки с тряпьем, полузасыпанные осколками плиток, что отвалились от кладки.
Пыльную мглу рассекали огромные огненные мухи горящих стрел, и я смотрел, как они бьют в землю и в башню. Одна прошипела рядом; кто-то сзади вскрикнул, Эйндриди споткнулся, бешено замахал руками; древко торчало из его шеи, а волосы были в огне.
― Помоги мне, Тюр, помоги!..
Он зашатался и рухнул в пыль прежде, чем кто-либо, человек или бог, успел ему подсобить.
Огненные стрелы ударяли в башню. Та уже дымилась, откатчики без устали поливали коровьи шкуры водой из деревянных ведер, но дневной зной быстро сводил на нет их усилия. Внутри башни люди пытались карабкаться по лестнице, оскальзываясь, обливаясь потом и ругаясь.
Я тащился вперед вместе со всеми, все еще съежившись, хотя башня прикрывала нас от стрелков с городских стен. Ну, почти прикрывала. Человек впереди меня ― не из Давших Клятву ― повернулся сказать что-то стоявшему рядом, и внезапно его голова дернулась, что-то звонко лязгнуло. Он упал в корчах, и я увидел, что в шлеме у него огромная вмятина, а из носа льется кровь.
