Я смотрел на монету, чей гибельный блеск действовал на меня завораживающе. Серебро Вельсунгов являлось частью сокровища дракона Фафнира, за которое он и принял смерть от рук храброго Сигурда. Вот он — проклятый дар, обещанный нам Одином. Я ощущал присутствие Хильд так же явственно, как если бы вокруг меня шарили невидимые холодные пальцы, вылезшие из подземелья.
У меня не вызывало сомнений, что это она, злобная ведьма, проделала дырку в крыше гробницы. Она вырвалась наружу, чтобы найти меня, мой меч и серебро, принадлежавшее ее далеким предкам. Хильд, как живая, стояла перед моими глазами — жуткий черный силуэт на фоне подземного полумрака. Я помнил, как она преследовала нас со сверкающим мечом в руках — точной копией того оружия, которым владею я сам. А посему меня не удивляет, что Ламбиссон бесследно сгинул в могильнике Аттилы. На мой взгляд, туда ему и дорога. Я бы с легким сердцем оставил Ламбиссона под землей… если бы не Коротышка Элдгрим.
Хотя нет, не совсем так. Если быть совсем честным, дело не только в пропавшем побратиме. Мне, конечно, нравился Коротышка, но ради него одного я не стал бы спускаться в мрачную утробу гробницы. Мною двигал страх, перевешивавший суеверный ужас перед безумной Хильд с волшебным мечом в руках.
В памяти вставали слова давнего обета: «Клянемся на кости, крови и железе». Вот оно — мною двигал страх нарушить клятву, данную перед лицом Одноглазого, сурового и коварного бога, который не преминет наказать отступника.
— Положи на место!
Звонкий детский голосок заставил меня круто развернуться. Я увидел, что юный Владимир стоит, уперев кулачки в бок, и гневно сверкает глазами на Финна.
— Никто не смеет прикасаться к моей добыче! Никто.
Улыбка медленно сползла с лица Финна. Он посмотрел на меня, затем снова перевел взгляд на маленького князя. Надо отдать должное побратиму: он сразу понял, откуда дует ветер. А посему не стал возражать. Просто несколько мгновений молча смотрел в глаза Владимиру. Затем пожал плечами и щелкнул заскорузлым ногтем своего большого пальца. Блестящая монетка взвилась вверх и, описав в воздухе дугу, шлепнулась на кучу серебра, складированного в одной из повозок.
Гнев на лице Владимира сменился детской гримаской. Он сердито стрельнул глазами в мою сторону, но тут подошел Добрыня и своим масляным голосом внес очередное предложение: надо бы всем впрячься в телеги и перетащить их на берег озера. Парочка удалилась: впереди шагал князь, дядька следовал за ним, выдерживая почтительное расстояние в два шага.
— Нам следует всех убить, — прорычал Финн, глядя им в спину.
Заглянув мне в глаза, он прочитал ответ: мы не можем этого сделать — даже если бы хотели. Нас слишком мало, чтобы справиться собственными силами. А на помощь со стороны рассчитывать не приходится.
— Кроме того, — добавил я вслух, — если мы убьем законного правителя Новгорода, сына Святослава, то в дальнейшем трудно будет рассчитывать на помощь богов Асгарда. Даже главные соперники Владимира — его братья, — и те откажутся вести с нами дела после подобного злодеяния.
После краткого раздумья Финн снова пожал плечами и, не сказав ни слова, зашагал прочь. Он на ходу ковырялся в зубах грязным ногтем и всем своим видом выражал неудовольствие. Было совершенно очевидно: Финн сознает мою правоту, но в решающий миг это вряд ли его удержит.
Тем временем на островке закипела работа. Обретенное серебро чудесным образом сгладило все противоречия, и мои побратимы вместе со славянами весело тянули и толкали по льду тяжело груженные повозки. Наверное, им казалось, будто они тащат свою добычу… Торгунна и Тордис занялись приготовлением ужина. Отгородившись от ветра высокими бортами повозок, они развели огонь и принялись кашеварить. Когда день плавно перетек в свинцовую зимнюю ночь, я обратил внимание, что Абрахама с Морутом нигде не видно.
Теперь, когда у нас появилась возможность устроиться с относительным уютом — по крайней мере у нас имелись дрова, а также запас муки и сушеного мяса, — былая общность, продиктованная холодом и голодом, быстро распалась. Дружинники развели собственный костер и уселись кружком вокруг него. Что касается юного князя и его двух незыблемых столпов, они устроились поодаль ото всех и о чем-то тихо шушукались. Я отметил, что маленький Олав не пошел к ним, а пристроился возле нашего огня. Уж не знаю, почему, но сей факт согревал мне душу.
Однако беспокойство за Коротышку Элдгрима не давало мне покоя. Я рвался поскорее спуститься вниз и одновременно боялся этого неизбежного действия. А посему, к стыду своему, должен признаться, что с благодарностью ухватился за доводы Финна, который заявил: мол, прежде должно как следует согреться и насытиться.
Итак, я сидел и посматривал в сторону Финна. Женщины разложили еду по мискам, и все приступили к трапезе. Я смотрел на своих побратимов, лихо таскающих куски из похлебки, и размышлял о странностях человеческой натуры. Вокруг нас все так же свирепствовала зима, грозя превратить наши носы в черные обмороженные обрубки. Мы по-прежнему находились посреди заснеженной степи, отгородившись от нее лишь ненадежными вадмалевыми стенками, и жевали старую волокнистую конину. И вот поди ж ты! Люди выглядели сытыми и довольными, как домашние коты.
Впрочем, не все лучились довольством.
— Эти славянские придурки чересчур хитрожопые, — проворчал Финн, даже не потрудившись понизить голос.
Иона Асанес нахмурился и бросил озабоченный взгляд туда, где сидел юный Владимир.
— Этот мальчик — князь, — начал внушать Финну грек. — И сей факт возвышает его над остальными людьми — так же, как орел возвышается над воробьиной стаей. Ты не имеешь права так отзываться о законном новгородском правителе.
Финн сокрушенно покачал головой и принялся вдумчиво, не спеша, втирать жир в кожу лица (мы уже убедились в действенности этого средства против здешних морозов). Покончив с этим немаловажным занятием, Финн смерил Иону с ног до головы презрительным взором и заговорил:
— В своем Хольмгарде ты потратил немало времени на учебу. В результате выучился болтать на дюжине различных языков, умеешь читать-писать. Все это хорошо… Однако ты многое пропустил, юный Козленок. Для начала неплохо бы тебе усвоить, что орлы имеют дурную привычку таскать добычу у других птиц.
Щеки Асанеса вспыхнули от жаркого гнева. Юноша вскочил на ноги, и на какое-то краткое головокружительное мгновение у меня возникло опасение, что он сейчас набросится на Финна. Впрочем, подобное было немыслимо. Скорее уж Тор снизойдет до наших земных дел и огреет кого-нибудь по голове своим молотом…
Иона действительно сдержался, хотя я видел: далось ему это нелегко. Дрожа от негодования, он бросил в лицо Финну гневные слова:
— Орел — благородная птица. Именно по этой причине тебе никогда не бывать князем, Лошадиная Голова. В тебе слишком мало от орла…
Высказавшись, он опрометью бросился прочь. Финн задумчиво посмотрел ему вслед. Затем достал из-за уха — своего единственного сохранившегося уха — костяную иглу и принялся ковыряться в зубах.
