— Так кому же вы все-таки служите? — хитровато прищурил взгляд Сирко, оценивающе осматривая внушительную, статную фигуру Гяура.
— Сейчас, как и вы, полякам, — осадил его ироничным взглядом Гяур. — Но по-настоящему — только возрождению славянской земли Остров Русов, известной еще со времен киевского князя Святослава, являющегося, к слову, основателем моего рода.
— Князь Святослав — основатель вашего рода? Странно: на Украине уже вряд ли сыщется кто-либо, кто смог бы убедить мир, что ведет свой род чуть ли не от князя Кия.
— Потому-то и титул всех мужчин рода Одаров — «великий князь».
— Позвольте пока что обращаться к вам проще: «князь», — все с тем же хищновато-хитрым прищуром глаз предложил Сирко. — Но пусть ваша казацкая слава будет такой, чтобы со временем вся Украина величала вас не иначе, как с титулом «великий» или, по крайней мере, «светлый».
— Я не требую, чтобы вы обращались ко мне, употребляя титул моих предков — киевских князей, — резко отреагировал Гяур, направляя коня мимо Сирко и его свиты. — Просто считал, что вам, украинцу, а значит, в какой-то степени тоже потомку киевских русичей, важно будет знать, что род Рюриковичей имел свою ветвь и за Дунаем, а потом — в Византии и Османской империи.
— Не время теперь, господа, не время, — вмешалась графиня, чувствуя, что назревает ссора. — Странное свойство мужчин: ссориться, еще не познакомившись. Впрочем, как и женщин. Ваши воины как раз погребают павших, так давайте же поклонимся их праху.
— Истинно так, — миролюбиво согласился Сирко.
45
В первую тройку, отобранную еще тогда, в прошлом, герцогиней д'Анжу, действительно вошли Диана де Ляфер, Клавдия д'Оранж и Сесилия де Роан. Если привязанность герцогини к Диане была вполне понятной Эжен, то по какому принципу были отобраны Клавдия и Сесилия — оставалось до поры до времени загадкой. Во всяком случае, она не видела их преимуществ перед остальными пансионессами.
Ну, Клавдия — еще куда ни шло. Она хотя бы выделялась своими исключительно милыми чертами лица. По красоте она, конечно, уступала «первой даме пансионата» графине де Ляфер, чья удивительная прелесть казалась маман Эжен почти непревзойденной. Впрочем, как и вызывающая дерзость этой воспитанницы. Тем не менее смуглые, округленные черты лица Клавдии таили в себе великую силу девичьих капризов и непредсказуемости; а большие, влажные глаза обладали какой-то особой силой соблазна.
Во всяком случае, Эжен давно заметила, что из всех пансионесс мужчины дольше всего засматривались именно на Клавдию. В то время как сама она почти не обращала на них внимания, и это очень нравилось маман. К тому же она являлась общей любимицей пансионесс. Некоторые из них просто обожали Клавдию, почитая за счастье побыть с ней рядом, поплакаться, открыться, пошептаться, забравшись к ней под одеяло.
Единственной, кто совершенно не нуждался в ее внимании и поддержке, — Диана де Ляфер. Эта вообще держалась особняком. Жила своей, только ей понятной, жизнью, своими мечтами, воспоминаниями и грезами, своими расчетами. Она вела себя в пансионате, как аристократка среди скопища плебеек или фаворитка королевы среди служанок. Это всеми было замечено, признано и, что самое любопытное, остальные пансионессы довольно быстро смирились с таким поведением. Только к Диане все воспитанницы обращались с употреблением ее титула — «графиня Диана» и даже «госпожа графиня».
Другое дело Сесилия. Грубоватое, почти мужское лицо. Широкие, но слегка сутулые плечи — как у носильщика, который всю свою жизнь гнулся под тяжестью мешков. Длинноватые, спадающие до колен, руки, удлиненный лошадиный подбородок. И, вдобавок ко всему, длинный нос с крайне неудачной горбинкой на самом кончике, словно кто-то надломил его.
Узнав, что третьей д'Анжу избрала Сесилию, маркиза от души посмеялась. Интересно, какой это из королев она желает подсунуть ее фавориткой? Где тот принц, который согласен считать уродину своей невестой? Какой министр падет до того, что решится признать ее своей любовницей?
Однако на этот счет у герцогини д'Анжу имелись собственные взгляды. Она знала, что нужно людям, пославшим ее сюда. Не забывала при этом и свои планы и прихоти. В этом заключалась одна из тайн благополучия герцогини: она всегда умела сочетать интересы семейства Конде, с которым ее соединяли дальние родственные связи, со своими интересами, которые приносили ей и деньги, и удовлетворение. Никто не сумел бы убедить герцогиню, что она до сих пор не определилась со своим местом под солнцем.
Диана де Ляфер вела себя с герцогиней точно так же, как с маман Эжен и любой из пансионесс. Исключений для нее не существовало. По этому поводу Кристиан как-то заметил: «Диане нужно было родиться принцессой. Будь моя воля, провозгласил бы ее королевой Шотландии. Тогда-то, наконец, в Лондоне делали бы только то, что им прикажут из Эдинбурга».
Никаких длинных бесед с Дианой у герцогини не получалось. Девушка с полуслова поняла, чего от нее хотят. А попытку полюбезничать прервала в самом начале: «Женское сюсюканье меня не прельщает, герцогиня. Сплетни — тем более. Укажите, кто конкретно будет обучать меня верховой езде, стрельбе и покажет, как владеть ножом. Остальные премудрости дворцовых интриг я осилю сама».
То, что Кристиан влюбился в Диану, — не вызывало никакого сомнения. Однако чувствовалось, что занимался он с графиней не из-за платонической любви. Просто был прирожденным воином с самого детства. Вот почему его буквально ошеломили успехи Дианы. С раннего утра она сама разыскивала Кристиана и требовала начинать тренировки. Ни падения с лошади, ни первые неудачи в стрельбе из пистолета и метании ножа ее не остановили. Графиня стремилась познавать солдатскую науку с таким упорством, словно готовилась к кровавой мести, твердо зная при этом, что вся остальная жизнь ее будет связана с боевой лошадью, пистолетом и кинжалом.
В первое время за ней потянулась и Клавдия д'Оранж. Она оказалась на удивление сильной. Только она пыталась удерживать гарцующего коня, да и пистолет в ее руке плясал не так лихо, как у Дианы. Она запросто могла схватить небольшой валун и, по-мужски разминаясь, толкнуть его от груди на два-три шага. Однако очень скоро выяснилось, что занималась она только вместе с Дианой. И ради ее восторга. Собственной цели в этом Клавдия не видела, азарта тоже не хватало. К тому же без конца дерзила Кристиану, явно ревнуя его к Диане. Все отношения их к тому и сводились, что Кристиан откровенно презирал лентяйку Клавдию, она же его зло, по-женски, не любила.
Другое дело Сесилия. Эта вообще оказалась трусихой. В седле она выдерживала не более одного круга по площади пансионата, да и то с условием, что Кристиан ведет коня под уздцы. Выстрелить из пистолета так и не решилась, не хватало мужества нажать на спусковой крючок. Нож швыряла, как щепку.
Эта некрасивая с виду, почти мужеподобная девушка вдруг оказалась удивительной неженкой. Едва завидев герцогиню д'Анжу, она тотчас же бросала любое занятие, спешила к ней и, пользуясь ее благосклонностью, старалась не отставать до тех пор, пока мадам д'Анжу сама не прогоняла ее. Вежливо, естественно.
