— В это как раз нетрудно поверить, — согласился д'Артаньян. — Дворянину, попавшему в сию обитель, расставаться с жизнью уже будет не жалко. Впрочем, все это пока что легенды. У меня же к вам просьба: ждите до тех пор, пока не выйду.
— Правда, самоубийства их тоже были чисто дворянскими, — поспешил высказаться ямщик.
— Что вы имеете в виду?
— Они нанимали одного из трех отчаянных дуэлянтов, которых хозяин специально держал при гостинице, расплачивались с ним последними монетами или же оружием, конем, седлом — словом, всем тем, что могло остаться после гибели обнищавшего дворянина, и отправлялись к находящемуся неподалеку отсюда костелу бенедиктинцев, чтобы погибнуть на площади перед ним. Но как погибнуть? Не как самоубийца, а как рыцарь чести, в присутствии собиравшихся поглазеть на это кровавое гладиаторское зрелище зевак. Для чего и разыгрывалась сцена дуэли, тайным условием которой было то, что обреченный обязывался не наносить раны наемному дуэлянту и покорно принимал смертельный укол шпагой. Да, мсье, таковой была одна из традиций Парижа. Теперь у Парижа почти не осталось традиций. Только легенды. Да и те забываются.
— Мне хочется заверить вас, мсье, — вежливо снял шляпу королевский мушкетер, — когда я пойму, что моя шпага уже ни к чему не пригодна, попытаюсь возродить столь сладостную для вашей души традицию «Обители крестоносцев».
— Дай бог, господин мушкетер, чтобы ее не попытался возродить ваш приятель.
Д’Артаньян явственно услышал «Да, войдите!» — но, открыв дверь, увидел, что Шевалье сидит на полу, спиной к нему, по-турецки скрестив ноги, и не обращает никакого внимания на гостя. Все вокруг странствующего летописца — пол, стулья, стол, кровать — было усыпано исписанными листами. Однако он с грустью смотрел на эту чернильную россыпь, как на не вовремя опавшие с древа мудрости листья. Кожаная сумка, наполненный стрелами колчан, лук и небольшая плетка висели на стене прямо перед шевалье, взывая к благоразумию, напоминая, что единственной отрадой странствующего летописца могут быть только странствия.
— Похоже, что вы так и не воспользовались моим письмом к нашему, теперь уже общему, другу-издателю, дорогой Шевалье.
— Это вы, д'Артаньян? Если бы вы только знали, какие приятные минуты жизни возвращают мне воспоминания о нашем путешествии в Амьен, а потом и в Париж, — с грустью проговорил Пьер. — Все проклятия этого мира исходят из чернильниц. Поверьте человеку, набравшемуся терпения и мужества исписать не одну сотню страниц.
— Наш друг отказался принять рукопись? Не верю этому.
— Это я отказался показывать ему свои труды. Ради того, чтобы он и впредь оставался вашим другом, граф. Вы помните мои рассказы о казаках, татарах, порогах Борисфена, на которых запорожцы проходят испытания на право называться рыцарями степи?
— Всю жизнь буду гордиться тем, что оказался слушателем ваших рассказов. Могу засвидетельствовать, хоть перед издателем, хоть перед самим сатаной, что в жизни не встречал более искусного рассказчика.
— Вы добрый, благородный человек, д'Артаньян, — все тем же грустным голосом поблагодарил Шевалье. — Мне и самому казалось, что я отменный рассказчик. Пока не углубился в чтение того, что осталось от моих увлекательных повествований на бумаге. В свои университетские годы я прочел немало книг. Но ничего более занудного читать не приходилось. Издатель просто-напросто вышвырнул бы все это на помойку. И был бы прав.
Осторожно ступая, мушкетер пробрался к столу, взял лежащие там листки, и, усевшись, пробежал взглядом по тому, что там написано, и признался себе: будь у него больше свободного времени, с удовольствием читал бы и дальше.
— Я догадываюсь, Шевалье: вас зовут дороги странствий, — он не решился хвалить рукопись, потому что понимал: какие бы самые искренние слова ни сказал — странствующий летописец воспримет их, как жалкую попытку утешения. — Поднимайтесь, собирайте свое бессмертие и поедем со мной. Карета у подъезда.
— К издателю?! Ни за что! До тех пор, пока все это, — широким движением руки обвел вокруг себя, — не перепишу. Все! Каждую страничку — заново!
— Но зачем? — почти в отчаянии спросил мушкетер. — У вас и так прекрасный слог.
— Понимаю, что вы беспредельно снисходительны в оценке моего творения, граф. Но дело ведь не только в слоге. То, что я создаю, должно стать настоящим исследованием, а не путевыми заметками благоденствующего бездельника, ярким примером каковых они сейчас являются!
— Понимаю, вам хочется улучшить и без того совершенное свое творение, — сдержанно согласился д'Артаньян. — Это ваше право. Но и мне тоже позвольте оставаться при своем мнении.
— Увы, граф, даже ваше просвещенное мнение никак не способно улучшить эту мою писанину, — сокрушенно покачал головой Шевалье.
Д'Артаньян понял, что разговор зашел в тупик и что переубедить автора этих путевых заметок он уже не способен. Нужен кто-то еще, кто повлиял бы на путешественника своим авторитетом. И, кажется, такой человек существовал.
— Помнится, вы говорили, что немного знакомы с графом де Брежи, послом его величества в Варшаве.
— Он уже в Париже? — подхватился Шевалье.
— По очень, как мне сказали, важным делам, исходя из которых, вскоре вновь отбывает в Варшаву. Так что если вы вдруг решитесь, можете оказаться его спутником.
— Не стану утверждать, что посол запомнил столь скромного визитера, коим я представал перед ним в Варшаве. Но мне он кажется человеком, по крайней мере, весьма доброжелательным и начитанным.
— Что в нашей с вами ситуации очень даже немаловажно, — тут же ухватился мушкетер за идею нанести визит генералу де Брежи.
39
Через час они уже подъезжали к роскошному трехэтажному особняку, принадлежащему роду де Брежи. Они успели вовремя: одетый по-дорожному посол стоял на ступенях крыльца и лично наблюдал, чтобы слуги погрузили в карету все, что надлежало погрузить.
— Честь имею, господин посол. Лейтенант королевских мушкетеров граф д'Артаньян, — остановился рядом с ним гасконец.
— Вам приказано сопровождать меня до порта Кале? — поинтересовался посол, все так же задумчиво созерцая преддорожную суету слуг.
— Приказа не получал, но, если нужно усилить охрану, готов сопровождать вас, куда прикажете.
— Я пошлю слугу в канцелярию Мазарини. Можете считать, что разрешение получено. Езжайте, готовьтесь. Встретимся у северной заставы.
Д'Артаньян и Шевалье, на которого посол все еще не обращал абсолютно никакого внимания, переглянулись. Мушкетер прибыл сюда, чтобы решать судьбу странствующего летописца, но оказалось, что решается его собственная.
— Если позволите, господин граф, я задержу ваше внимание еще на минутку.
— Что там у вас еще? — ворчливо поинтересовался отставной генерал.
