– Дядюшка, позвольте мне задать вам один вопрос.
– Пожалуйста, Аксель, спрашивай!
– А как же с возвращением?
– С возвращением? Ты думаешь о возвращении, когда мы еще не достигли цели!
– Нет, я хочу только спросить, каким способом мы вернемся?
– Простейшим способом, какой только может быть! Стоит нам дойти до центра сфероида, и мы или найдем новую дорогу, чтобы вернуться на поверхность Земли, или же преспокойно пойдем назад по пройденному уже пути. Надеюсь, что он не закроется за нами.
– В таком случае надо исправить плот.
– Безусловно необходимо.
– Но хватит ли съестных припасов для выполнения этого столь грандиозного плана?
– Да, несомненно. Ганс дельный малый и, наверно, спас большую часть груза. Впрочем, удостоверимся в этом сами.
Мы покинули грот, открытый всем ветрам. Я питал надежду, переходившую в тревогу: мне казалось невозможным, чтобы при страшном ударе плота о скалы наш груз не пошел прахом. Но я ошибался. Подойдя к берегу, я увидел Ганса среди груды вещей, разложенных по порядку. Дядюшка пожал ему руку с выражением живейшей благодарности. Этот человек, в своей, возможно беспримерной, сверхчеловеческой преданности, работал, пока мы спали, и, рискуя своей жизнью, спас самые ценные предметы.
Нет слов, мы понесли довольно значительные потери; короче сказать, погибло наше оружие; но в конце концов можно было обойтись и без него! Запас пороха уцелел во время грозы, а ведь был момент, когда мы, по его милости, чуть не взлетели на воздух!
– Что же! – воскликнул профессор. – Раз нет ружей, придется отказаться от охоты.
– Хорошо, а приборы?
– Вот манометр! Он больше всего необходим, я отдал бы за него все остальное! Манометром я могу определять глубину. А без него мы рискуем прозевать центр Земли и вынырнуть нежданно-негаданно где-нибудь на южном полушарии.
Дядюшкины шутки были несносны.
– А компас? – спросил я.
– Вот он тут, на скале, в полном порядке, так же как хронометр и термометр. Наш охотник прямо-таки драгоценный человек!
С этим пришлось согласиться; что же касается приборов, все было налицо. Что касается инструментов и утвари, то я заметил разложенные на песке лестницы, веревки, кирки и прочее.
Однако надо было выяснить также вопрос о съестных припасах.
– А провизия? – спросил я.
– Давай посмотрим, – ответил дядя.
Ящики с съестными припасами находились на берегу в полной исправности; море пощадило большую часть из них, и в общем, располагая запасом сухарей, мяса, водки и рыбы, можно было прожить еще целых четыре месяца.
– Четыре месяца! – воскликнул профессор. – Времени достаточно, чтобы вновь повторить этот путь. А из остатков провизии я дам торжественный обед моим коллегам по Иоганнеуму!
Я уже давно мог бы свыкнуться с темпераментом дядюшки, и все же этот человек постоянно удивлял меня.
– А теперь, – сказал он, – запасемся на всякий случай дождевой водой, наполнившей во время грозы все гранитные водоемы, и тогда нам нечего будет опасаться жажды. Что касается плота, то пусть Ганс починит его, хотя я думаю, что он нам больше не понадобится!
– Как так? – воскликнул я.
– Мне так думается, мой мальчик! Я полагаю, что мы вернемся не той дорогой, какою пришли сюда.
Я посмотрел на профессора с некоторым недоверием. Я спросил себя, уж не сошел ли он с ума? И однако: «Он сам не знал, насколько был прав!»
– А теперь позавтракаем, – предложил он.
Я вскарабкался вслед за ним на высокий мыс, куда он направился, отдав нужные указания охотнику. Здесь мы отлично подкрепились сушеным мясом, сухарями и чаем, и я должен сознаться, что это был один из вкуснейших завтраков в моей жизни. Потребность в пище, свежий воздух, отдых после пережитых потрясений – все это способствовало возбуждению аппетита.
Во время завтрака я спросил дядюшку, где мы находимся в настоящую минуту.
– Мне кажется, – оказал я, – это трудно вычислить.
– Вычислить точно, – отвечал он, – пожалуй, даже невозможно, так как во время трехдневной грозы я не мог отмечать скорости движения и направления плота: но мы можем приблизительно определить место нашего нахождения.
– Действительно, последнее наблюдение было произведено нами на острове Гейзера…
– На острове Акселя, мой мальчик. Не отказывайся от чести дать свое имя первому острову, открытому в недрах земного шара.
– Пусть будет так! До острова Акселя мы сделали по морю приблизительно двести семьдесят лье и находились на расстоянии шестисот с лишним лье от Исландии.
– Пожалуй! Исходя из этого и считая четыре дня бури, во время которой скорость нашего движения не могла быть менее восьмидесяти лье в сутки…
– Значит, это составит еще триста лье.
– Да, а ширина моря Лиденброка от одного берега до другого достигает, стало быть, шестисот лье, что ты скажешь, Аксель? Ведь оно может, пожалуй, поспорить по своей величине со Средиземным морем?
– Да, в особенности если мы переплыли его в ширину!
– Это вполне возможно!
– И вот что интересно, – прибавил я, – если наши расчеты верны, то над нашими головами лежит теперь это самое Средиземное море.
– В самом деле?
– В самом деле! Ведь мы находимся в девятистах лье от Рейкьявика!
– Недурное путешествие, мой мальчик! Но утверждать, что мы находимся теперь под Средиземным морем, а не под Турцией или Атлантическим океаном, можно только в том случае, если мы не уклонились от взятого раньше направления.
– Но ведь ветер, кажется, не менялся, и я думаю поэтому, что этот берег лежит к юго-востоку от бухты Гретхен.
– Хорошо, в этом легко убедиться, взглянув на компас. Посмотрим, что он указывает!
Профессор направился к скале, на которой Ганс разложил приборы. Он был весел, шутлив, потирал руки! Он совсем помолодел! Я последовал за ним, любопытствуя поскорее узнать, не ошибся ли я в своем предположении.
Когда мы дошли до скалы, дядюшка взял компас, положил его горизонтально и взглянул на магнитную стрелку, которая, качнувшись, остановилась неподвижно. Дядюшка поглядел, потом протер глаза и снова поглядел. Наконец, он с изумлением повернулся ко мне.
– Что случилось? – спросил я.
Он предложил мне посмотреть на прибор. У меня вырвался крик удивления. Стрелка показывала север там, где мы предполагали юг! Она поворачивалась в сторону берега, вместо того чтобы указывать в открытое море!
