— Можете перекреститься, но только вряд ли я исчезну после этого. Если я и привидение, то из тех, которые преследуют злодеев всю жизнь.
Появление графини в ее спальне д'Оранж действительно восприняла как явление с того света. Она готова была неистово креститься, если бы не понимала, что, коль уж де Ляфер явилась, от нее не спастись, даже будь она бестелесным духом.
— Ну-ка, одевайтесь, великосветская дрянь! Сейчас с вами поразвлекаются мои слуги-татары. Я швырну вас им, словно обглоданную кость. Как недавно вы швырнули вонючим мерзавцам, засевшим в вашем загородном доме, меня.
— Что вы, Диана? Что вы?! В каком доме?!
— В том самом, который принадлежал вам. Только сразу же предупреждаю: нежность моих азиатов будет поизысканнее, чем ваших провансальских ублюдков.
— Не делайте этого! — встала на колени Клавдия. — Умоляю вас: не делайте! Не опускайтесь до этого!
— Вот именно: «не опускайтесь». Это и есть те слова, которые вы, досточтимая дрянь, должны были произнести, стоя на коленях перед собственным отражением в зеркале. Но вы не произнесли их. А посему позволю себе пасть до самой грубой мести. В день своего воскрешения я могу позволить себе даже такое. Но прежде вы должны рассказать, кто наслал на меня этого кретина капитана?
— Кто-то из людей принца де Конде, — поспешно ответила Клавдия, молитвенно сцепив руки на груди. — Но кто именно, этого я не знаю.
— Так все-таки: кто был заинтересован в моей гибели? Понятно, что сам принц не сколачивал эту шайку наемников, он мог делать это чьими-то стараниями. Но для меня важно знать, кто стоит на вершине моих ненавистников — Конде собственной персоной или же кто-то из его приближенных, рангом пониже?
— Принц де Конде — свят.
— Кто бы мог предположить такое?! Они должны были убить меня?
— Нет. Я не знаю. Клянусь, не знаю.
— Все ты знаешь. Они прибыли, чтобы убить меня в отместку за разоблачение заговора?
— Да, — машинально подтвердила д'Оранж и тотчас же прикрыла рот ладонью.
— Вот видишь, как просто все вспоминается, когда над твоей головой зависает петля. Почему ты не остановила их?
— Не могла. Это было не в моих силах. Они и меня тоже убили бы.
— Опять лжешь.
— Но я ведь не знала, действительно ли вы, графиня, оказались…
— Чего вы не знали? — опять перешла де Ляфер на «вы», хотя гнев ее не уменьшился. — Что не я была предательницей? Что предал заговорщиков виконт де Винсент? Да вы же узнали об этом раньше, чем я.
— Не раньше, никак не раньше, — отчаянно повертела та головой. — Я попросту не могла знать этого.
— Почему же вы хотя бы не засомневались? Не встретились со мной, не поговорили?
— Я ничего не смогла бы сделать! Ничего, понимаете?
Диана брезгливо поморщилась. Ей жаль было потраченного времени. Но, по крайней мере, еще одно обстоятельство она все же должна была выяснить.
— Вы получили мое письмо, графиня?
— Конечно, получила, — неожиданно появилась в глазах Клавдии искра надежды. — Оно там, в моем кабинете. — Графиня хотела сойти с постели, но Диана сразу же прервала эту хитрость: «Сидеть!» И д'Оранж вновь покорно забилась между подушек.
— Но ведь там все объяснено.
— Вот ваш князь-гонец передал его слишком поздно, — вдруг посуровел голос хозяйки обители. Чувствовалось, что самообладание постепенно возвращается к ней. — Слишком… Гонца нужно было выбирать расторопнее, нежели этот разленившийся красавчик!
Диана поняла, что в их словесной дуэли наступает некий перелом; постепенно инициативу перехватывает д’Оранж.
— В конце концов, письмо предназначалось не вам, а людям принца де Конде, — уже более спокойно произнесла она. — То, о чем там идет речь, лично для вас ничего не меняло. Впрочем, и это сейчас тоже не важно. Главное, что вы назовете мне имя человека, который нанял капитана и приказал вам приютить его. С чьим письмом эти подонки явились к вам?
— Не было никакого письма, не было, — действительно начала приходить в себя д'Оранж. Лицо ее вдруг стало твердым, взгляд остекленел. — Вообще никакого письма. И никого я вам не назову.
— Кара-Батыр! Кара-Батыр!!
— Я здесь, графиня, — возник на пороге татарин. За его спиной стояли еще двое рослых, с рассвирепевшими лицами, литовских татар.
— С прислугой разобрались?
— Согнали в чулан. Кроме нас, в комнатах никого.
— Эту прелестную белокожую француженку отдаю вам ровно на два часа.
— Нет! — завопила д'Оранж. — Что вы себе позволяете? Вы не смеете!
— Что вы будете делать с ней, меня не интересует. Единственное, что для меня важно — имя человека, направившего ко мне убийц и давшего рекомендательное письмо капитану Кодьяру.
— Будет исполнено, графиня.
29
Появившись в доме д'Оранж через два часа, де Ляфер увидела, что Клавдия, совершенно нагая, лежит возле постели, прильнув распухшей щекой к ковру и конвульсивно поджав ноги.
Глядя на нее, Диана осенила свое лицо лучезарной улыбкой. Вид поверженной «великосветской дряни» приводил ее в восторг.
Багряно-кровавые следы от плети, ритуально украшавшие плечи графини, свидетельствовали, что жизнь этой женщины, низверженной до состояния дворняги, потеряла для нее смысл.
— Я хочу услышать это имя из ваших уст, — сказала Диана.
— Да я бы и так сказала. Зачем же вы, графиня?
— Не слышу имени, — прервала ее стенания де Ляфер.
Клавдия уткнулась лбом в ковер и болезненно простонала:
— Анжу. Герцогиня д'Анжу, — едва сумела она произнести это имя.
Губы ее распухли так, что трудно было понять, как Клавдия вообще умудряется шевелить ими. Они представляли собой что-то похожее на два кровавых слепка.
— Значит, герцогиня д'Анжу, — задумчиво повторила Диана. — Догадывалась, но обязана была услышать. Пусть вас утешит то, что завидовать герцогине вам уже не придется. Ей больше никто не позавидует.
— Представляю себе, — попыталась улыбнуться Клавдия, с усилием отрывая голову от ковра. — Я думала, что ваши азиаты убьют меня. Это было бы куда проще.
— Не проще, а справедливее, — жестко уточнила де Ляфер. — Но прежде, чем эти варвары развлекутся с герцогиней, вы передадите ей мое послание. Сопроводив его письмом, в котором подтвердите, что всех нас действительно предал виконт де Винсент. И месть, достойная этого предательства, его уже постигла.
— Постигла, свидетельствую, — клятвенно произнесла Клавдия. Она теперь стояла на четвереньках, и голова ее терялась в распущенных, слипшихся от пота, волосах.
