— Этот миссионер поклялся не приводить туда никакие другие корабли?
— Он и его братья по молитве будут ждать меня или человека, присланного капитаном Морано, с этой картой в руке или без нее, в течение семи лет. Они согласились выступать в роли хранителей Афронормандии. Прошло почти два года. Таким образом, в вашем распоряжении еще пять лет.
— Я запомню, что у меня осталось в запасе четыре с половиной года. Полгода вполне хватит для того, чтобы добраться до устья Колвези.
— Если вести отсчет от берегов Испании, а тем более Северной Африки, действительно хватит. Корабль лучше всего захватывать…
— Через четыре года мне трудно будет воспользоваться вашим советом по захвату корабля, — прервал его полковник. — В плату за эту схему я должен попытаться спасти вас, уговорить капитана д’Эстиньо?
— В плату за клятву во что бы то ни стало дойти до Афронормандии, я подарю вам этот кошелек с золотом и бриллиантами, — извлек он из своего тайника еще один кожаный мешочек, только помельче. — И сообщу, что неподалеку Дюнкерка есть деревушка Корхайле. На местном кладбище вы без особого труда найдете каменный крест из красного гранита на могиле бывшего штурмана моего корабля Френсиса Мергольда. Его имя выбито на кресте и надгробном камне. Вот под этим камнем, справа от креста, на глубине всего двух штыков обычной лопаты, вы и найдете то, что вас может заинтересовать.
— Но это же ваше богатство. Лучше я попытаюсь спасти вам жизнь, и тогда вы сами сможете…
— Умолкните, «благодетель»! Могила предусмотрительно забросана слоем камней, чтобы не оседала. Мой небольшой клад содержится в таком же кожаном мешочке, помещенном в шкатулку из какого-то негниющего африканского дерева.
— Но почему вы отказываетесь от спасения?
— Вы слышите, что я вам говорю?! — обозленно спросил командор, хватаясь при этом обеими руками за голову и таким образом стремясь сдержать разъедающую ее адскую боль.
— Слышу, конечно, тем не менее…
— Да не желаю я принимать спасение от этого мерзавца д’Эстиньо. И вообще не желаю больше жить, поскольку не вижу в этом смысла. Дело в том, что я смертельно болен. Единственной моей мечтой оставалось добраться до Афронормандии, чтобы там и умереть. Но теперь я распрощался даже с этой мечтой.
— Что же, в таком случае, я могу сделать для вас?
— Помочь выбраться на корму. Чтобы я мог уйти на дно сам, по своей воле. Без суда, петли и лишних глаз.
— Вы уйдете так, как решили, — твердо заверил Гяур.
Одной рукой командор все еще держался за голову, другой только теперь зажал кровоточащую рану на груди у предплечья. Силы его явно были на исходе.
— Спрячьте карту и драгоценности, полковник, — с трудом проговорил он. — Никому не доверяйте их и никому особо не доверяйтесь, никому! И не пяльтесь на меня так расчувствованно. Это я должен был бы заплакать, глядя на вас, поскольку слишком уж вы похожи на моего сына, которого я потерял уже здесь, в Испании. Болезнь. Буквально сгорел от жара в течение каких-нибудь четырех дней. Никого больше в этом мире у меня, рваного башмака повешенного на рее, нет. Угас мой древний аристократический род, увы, теперь уже окончательно угас…
Гяур помог командору выйти на палубу и провел его на корму. Капитан д’Эстиньо и Хансен подались вслед за ними, однако полковник остановил их.
— Я обязан выполнить последнюю волю старого моряка и дворянина.
— Да, конечно, — согласился Хансен, осторожно придерживая д’Эстиньо за руку.
Они остались вдвоем. Командор Морано оглянулся на Гяура.
— Это море, полковник. Всего лишь море. Я ухожу туда, куда ушли двенадцать поколений предков мужчин моего рода. Оно примет меня, отмолив все мои грехи и постыдные замыслы.
— Да простит вас Господь, дон Морано.
— Вы великодушны, князь, как само море. Только оно не таит обиды на моряков, поэтому всегда готово принять любого из нас! — последнее, что услышал Гяур, прежде чем командор оказался во власти стихии, которой посвятил свою неправедную жизнь.
52
Поздним вечером «Кондор» остановился в нескольких кабельтовых от небольшого мыса, и на воду была спущена шлюпка.
— Вы свободны, — почти торжественно произнес капитан д’Эстиньо, выходя на палубу вместе с Гяуром. — Ожидающий вас «корабль», — указал он на слегка покачивавшуюся у борта фрегата шлюпку, — не самый мощный из имеющихся под флагом короля Испании, тем не менее он сможет доставить вас на территорию Франции.
— Это все, что от него требуется, — заверил Гяур.
— Извините, что не смогу лично сесть на весла. Капитан должен оставаться на судне.
— С этим вполне справятся те двое молодцев, что уже сплевывают на ладони, готовясь взяться за привычное для них дело.
Они пожали друг другу руки.
— Я захватил вас в плен, и я же дарую вам свободу. Вот они, превратности воинской судьбы. Не мог предположить, что, находясь в плену, вы столь много сделаете для меня.
— Время, проведенное нами в одной каюте-тюрьме, было самым приятным из всего того времени, которое мне довелось провести в компании ваших соотечественников, — попытался оставаться предельно вежливым полковник Гяур.
Когда он спускался по канатной лестнице в шлюпку, руку ему подал фриз Хансен.
— Я вызвался добровольцем, — молвил он как бы между прочим, а, усаживая полковника на корме, навалился на него всем телом, чуть не вытеснив при этом за борт, но вместо извинения за неловкость успел шепнуть по-французски: — Он получил приказ убить вас. Едва ступите на берег.
— Поторопитесь, шкипер, поторопитесь! — подогнал его д’Эстиньо, возможно, только сейчас вспомнив, что Хансен владеет французским, и пожалел, что согласился назначить его вторым гребцом. Впрочем, он не знал, что Торрес, которому было поручено убить Гяура, успел сообщить Хансену о своей гнусной миссии; как не знал и того, что они с Торресом давнишние друзья.
Гяур попытался взглянуть на худощавого матроса, сидевшего ближе к нему, но вечерние сумерки не позволяли разглядеть его лицо. В то же время он с трудом верил Хансену. Ему казалось совершенно невероятным, что д’Эстиньо, только что благодарно жавший ему руку капитан д’Эстиньо, способен отдать подобный приказ. Тот самый д’Эстиньо, который обязан ему производством в капитаны, освобождением из пиратского плена, самой жизнью.
Гребцы старались изо всех сил. Шлюпка легко и быстро приближалась к тупоносой косе, а Гяур все не решался заговорить с Хансеном, поскольку не был убежден, что Торрес не сможет понять, о чем они говорят.
— Так что же ты предлагаешь, Хансен? — наконец решился полковник. — Не желаешь ли остаться на берегу?
Шкипер помолчал и не совсем уверенно ответил:
— Придется уходить вместе.
