Король выпил, поднял с земли свой кунтуш и вновь уставился на колдуна, словно послушник на настоятеля монастыря.
— Чего ждешь? Иди. Это сражение ты еще выиграешь.
Король дошел до двери и только тогда вдруг вспомнил, что колдун упомянул о каком-то сражении.
— Что ты имел в виду? Какое сражение упомянул?
— Сражение, в котором ты победишь послезавтра под Черным Замком.
— Не пойму я тебя, Мачур, будь ты проклят. Под каким еще Черным Замком?
— Под деревушкой, что неподалеку от Гданьска, в нескольких милях от побережья.
— Но там сейчас нет войны. Господь миловал…
— Войны на землю не я посылаю и не я унимаю их. Это — в руках Высших Посвященных. Все остальное узнаешь за стенами моей кельи.
— Но я намерен возвратиться в Варшаву. Меня ждут дела.
— Делами королей тоже не распоряжаюсь. Жизнями — другое дело. Но ехать, земное величество, ты должен сейчас не в столицу, а к Черному Замку. Независимо от того, что услышишь за стенами храма.
— Но я еще должен помолиться? — вдруг спросил Владислав IV.
— Зачем? Все равно молитвы короля слушать некому. Тот, кто избрал для себя земное величие, небесного уже лишен. И запомни: молитва — для тех, кто не знает пути к Высшим Посвященным. Это всего лишь скуление у подворотни. Но только что ты побывал в их райских лугах. Теперь осталось одолеть отведенный тебе путь.
2
Оставив келью, король обошел храм, вновь ступил на широкую, мощенную гранитными плитами паперть и содрогнулся. Солнце светило по-весеннему ярко и тепло. Словно не было зимы, не лежал на окрестных полях и в перелесках снег, не кричали на продрогших, заиндевевших ветках вороны.
Это было солнце его гибели. Теперь он знал, что до конца дней своих каждое яркое, по-весеннему теплое солнце будет воспринимать как предвестника своей гибели.
Там, внизу, стояли кареты и повозки. Удивленные неожиданным потеплением, гусары эскорта мечтательно подставляли лица солнечным лучам. Вся площадь вокруг храма, включая старинное кладбище, была оцеплена всадниками, чтобы ни одна католическая душа не проникла в это время в храм. В конце концов, не каждый день в нем отмаливали свои грехи короли.
— Мы готовы, Ваше Величество, — раздался за спиной у Владислава IV вкрадчивый голос епископа.
— К чему? — резко спросил король.
— К возданию молитвы. Прибыли два священника из окрестных приходов. Я сам поведу…
— Будьте готовы к тому, чтобы, как только я уеду, объявить всей округе, что в этом храме творил молитву перед сражением король Владислав IV. Здесь когда-нибудь молился кто-либо из королей?
— Он расположен вдали от дорог. По преданию, здесь воздавал хвалу Всевышнему только Сигизмунд II Август.
— Это всего лишь предание. И не более того, — король вдруг почувствовал, что хворь действительно отступила. Он ощущал себя окрепшим и бодрым. Надолго ли?
«Пусть даже всего лишь до мая. Зато, не валяясь в постели, — сказал он себе. — Уходить надо тоже по-королевски».
— Отныне в округе должно быть одно предание: здесь творил молитву король Владислав IV. Перед сражением под Черным Замком.
Епископ чуть подался вперед и, поскольку король все еще стоял спиной к нему, чуть отклонился, чтобы заглянуть Его Величеству в лицо.
— Что вы так смотрите на меня, словно не видите, что это говорит король? Или не понимаете, о чем он говорит.
— Вы, кажется, упомянули какое-то сражение?
— Если бы я знал, — неожиданно проворчал монарх. — Есть где-то поблизости такая деревушка — Черный Замок?
Епископ оглянулся на стоявших чуть поодаль священников и спросил их. Один из них вспомнил, что так называется небольшой хуторок, возле которого высится старинный полуразрушенный замок.
— Если замок, значит, сражение будет происходить под ним.
— Но там некому сражаться. На польской земле нет врагов, — с едва заметной усмешкой напомнил епископ, очевидно, считая, что король все еще пребывает под воздействием «райского зелья» колдуна Мачура.
— Сражения случаются не тогда, когда появляются враги, а когда этого желает король.
— Простите, государь, ничего подобного слышать мне пока что не приходилось.
— Был бы жив король, а враги у него всегда найдутся, — тем же тоном продолжил Владислав, не обращая внимания на его слова.
Епископ задумчиво пощипал седую курчавую бороду и, мысленно рассуждая сам с собой, развел руками. Король в данном случае прав. Уже хотя бы потому, что он все еще жив, а, следовательно, все еще король. Когда гонец короля прибыл в его резиденцию, он благодарил Господа, что застал епископа, поскольку не пристало быть у смертного одра государя простому ксендзу. И никто уже не помышлял о том, чтобы довезти короля живым до местного колдуна Мачура, которого ему насоветовала какая-то графиня из-под Пшемысля.
Но теперь монарх ожил. И чувствуется, что это не просто доживающий век обреченный, а знающий цену и цель своего земного пути повелитель.
— Если позволите, я стану просить Господа, чтобы послал вам грозных врагов. Подобной молитвы храм святого Мачура еще не слышал, но ведь он многого еще не видел и не слышал.
— Почему «храм святого Мачура»?
— Во всяком случае, так его называют в народе.
Король гневно смерил епископа взглядом с носков до макушки непокрытой головы и, вернувшись в храм, решительно направился к алтарю. Там, перед иконостасом, он опустился на одно колено и, осенив себя крестом, несколько минут простоял в молчании. Он не мог вспомнить ни одной из молитв. Ни одна священная фраза из достойных этого храма «божьих речей» не посетила сейчас память государя. Но это должно было остаться тайной самого короля и тайной этого храма.
— Молитва сотворена, о Господи! — провозгласил епископ, очевидно, чтобы развеять собственные сомнения относительно того, что она действительно была сотворена.
— Молитва сотворена, — хором повторили все три священника и несколько монахов.
— Ее сотворил король Речи Посполитой Владислав IV.
— Ее сотворил король… — повторили церковные служители, стараясь не удивляться появлению неведомого им ритуала. Впрочем, никому из них раньше не приходилось творить молитву рядом с коленопреклоненным королем.
— Запомните, святые отцы: каждый год, в этот день, здесь, в храме, будет возноситься молитва Господу в память о молении, совершенном королем Владиславом IV.
— Каждый год, в этот день, — смиренно повторили священники и монахи. — Она станет возноситься…
«…Просто ты, епископ, не решился уточнить, что возноситься она станет “Во спасение души короля”, — мысленно упрекнул его Владислав IV, вновь направляясь к залитой солнцем паперти.
