— Ваше мнимое упрямство, Камелия, меня вряд ли взбудоражит, тем более что в данную минуту интересует не ваша постель и не ваша «высокая нравственность»… — это свое ученое словосочетание «ученая нравственность» князь произнес с какими-то особыми интонациями.
— Что же в таком случае способно по-настоящему взбудоражить вас?
— Только одно — правдивость ваших ответов.
— …Чего от меня вправе требовать только муж и священник. При чем здесь вы?
— Прежде всего, хочу знать, почему вдруг вы завели разговор о Яне-Казимире? — попытался увести ее князь от дальнейшего чтения морали.
— Уже хотя бы потому, что тема эта мне более близка и приятна. К тому же здесь проявляется и моя собственная заинтересованность, — с вызывающим спокойствием ответила Камелия, но тут же, слишком уж не вовремя, умолкла.
Полковнику это не понравилось. Он не собирался выуживать из нее по слову. Но коль уж она сама упомянула о претенденте на польский престол…
7
Будуар Камелии находился на втором этаже. Это была угловая комнатка, сливавшаяся с амфитеатром башни, отгороженным от остального пространства голубоватой полупрозрачной занавеской. Отодвинув ее, девушка оценивающе осмотрела высокую постель с двумя взбитыми подушками посредине и потом таким же взглядом окинула стоявшего рядом с ней Гяура, как бы вопрошая: «Ты тоже считаешь, что достоин этого ложа?»
— Это и есть ваше обиталище?
— Приблизительно таким вы и представляли его себе, сравнивая его с обиталищами графини де Ляфер?
— Но сейчас мы не будем говорить о графине.
— Настаиваете на этом?
— Хотелось бы поговорить о вас.
— В таком случае наложим на ее имя запрет, а на нее саму — епитимью
[5]. Однако признайтесь, что обо мне говорить вам не хочется. И мы не станем делать этого.
— В таком случае у нас появится больше времени, чтобы поговорить о Яне-Казимире, — охотно согласился Гяур.
— Вот о нем действительно стоит поговорить. Но не со мной, а, прошу простить меня за упоминание имени, с графиней Дианой. Советую сблизиться с этим польским принцем, пока он не ощутил на своей голове нимб короны, а главное, пока ему ближе сутана кардинала иезуитов, нежели мантия короля.
— К разговору о принце мы еще вернемся. Но пока что мне очень хочется быть поближе к вам. В смысле, поближе познакомиться, — тут же попытался уточнить Гяур, однако объяснение его фламандка восприняла по-своему: рассмеявшись, она запрыгнула на ложе и с хохотом съехала по нему так, что ноги ее наполовину оголились. При этом девушка призывно взглянула на зардевшегося князя, вовремя попытавшегося отвести взгляд от адамового искушения.
— Нет, князь, на сей раз уйти от соблазна не получится, — покачала черной накидкой волос фламандка.
— Но, собственно… — замялся Гяур, подозревая, что графиня Диана находится где-то рядом, и что женщины попросту решили устроить ему ловушку.
— Не противьтесь судьбе, князь, не советую. У каждого свое ремесло: у вас — убивать, у меня — соблазнять. Что, кстати, тоже очень часто бывает убийственным.
Гяур отвернулся, ступил к двери, но фламандка, словно кинжалом в спину, ударила его словами:
— Не вздумайте бежать, трус. Об этом узнает не только Дюнкерк, но и Париж. Не говоря уж о Варшаве. Вас устраивает такая молва и такая слава?
Полковник снял перевязь с саблей, швырнул ее на стул и приблизился к Камелии. Он так и не мог понять, что это: любовная откровенность или западня дерзкой шутницы. Но Камелия не стала ничего объяснять. Вернее, объяснила ему тем самым доступным способом, которым только и способна что-либо объяснить мужчине, оказавшись перед ним полуголой, на высоком девичьем ложе. Она взяла его руки, привлекла к себе и вновь положила на груди.
— Вы забыли о ритуальном целовании распятия на этой груди, князь, — прошептала она, всем телом подавшись ему навстречу. — А ведь это вы создали сей ритуал, полковник, именно вы. Так не отступайтесь же от него.
Рычание, с которым Гяур набросился на соблазнительницу, было похоже на свадебный клич тура. Перси, талия, бедра… Мелькание одежд, в которых он безнадежно плутал, словно в беловежских дебрях; смугловатый блеск запретного тела, то вспыхивающий, будто спасительные огоньки сторожки в далекой дубраве, то вновь угасающий, вместе с последней надеждой добраться когда-нибудь… и познать.
Но когда князь разбросал все ее и свои одеяния и девушка предстала перед ним оголенной и доступной, он вдруг понял, что все вожделенное рвение его неожиданно иссякло. Потный, раскрасневшийся, повергнутый в смятение, он растерянно смотрел на лежащую под ним женщину, и глаза его наливались закатом яростной мольбы.
— Что, наш буйствующий рыцарь? — пощекотала его лезвием слов Камелия, обдавая холодом убийственной иронии. — Сатанинское наваждение развеялось, осталась поверженная, но не поддавшаяся женщина?
— Но это действительно… наваждение, — растерянно пробормотал молодой князь.
— Только не надо выбрасываться из окна, не стоит, — придержала его за наплечник камзола, почувствовав, что юный искатель любовных приключений вновь — все так же, турьим рыком оглашая окрестности, — готов бежать от нее. — Лучше попробуем все сначала.
— Попробуем, конечно, только вряд ли… — исходил потом разнервничавшийся, пристыженный собственным бессилием князь.
— То-то же, полковник Гяур. Это как раз тот случай, когда ваша победа над женщиной оборачивается вашим же поражением, — мстительно добивала его фламандка. — Да оставьте вы в покое мою многострадальную грудь — она, кстати, знала и не такие страсти; и положите руки под плечи. Вот так… А теперь молча, сосредоточенно целуйте свой крест, на котором был распят уже не один мужчина, всем остальным я займусь сама, — осторожно поползли ее разгоряченные пальцы по бедрам Гяура. — И запомните: быть распятым на женщине — значит познать не меньшие муки, чем когда вас действительно распинают на кресте, мой беглый пленник, — явно подражала она Диане.
— Кажется, я был слишком неосторожным, — все так же расстроенно пробормотал Гяур, понятия не имея, как дальше вести себя с этой самоубийственно властной соблазнительницей. Тем временем руки его уже оказались где-то под теплыми, слегка вздрагивающими и такими заманчивыми лопатками Камелии, и теперь потянулись к ее плечам.
— «Повел себя не так!..» — задорно фыркнула Камелия. — Не в этом дело. Просто все то, что вы пытались только что совершить, делается совершенно не так, как вы себе представляли. Чем только занимается с вами графиня де Ляфер — ума не приложу.
— Пошли бы вы все к черту, — незло, с оттенком грубоватой мужской нежности, пролепетал Гяур, понемногу овладевая собой.
