«Если даже в самый сладострастный момент мужчина остается способным мыслить трезво, то для всякой трезвомыслящей женщины он — человек конченый», — вполне трезво рассудила Клавдия. Но лишь в порыве самого большого накала страсти смогла произнести то обыденное, что должна была сказать в самом начале их встречи:
— Однако вынуждена огорчить вас, господин Вуйцеховский: наши с вами встречи теперь надолго прервутся.
— Не заставляйте меня истреблять половину своих агентов, графиня. Если список мужчин, получивших доступ к этому «ванному ложу», пополнился еще одним счастливчиком, то почему я до сих пор не знаю его имени?
— Когда он пополнится, я сама выдам его на растерзание. А пока что… вам придется отправиться в Украину.
— В Украину?! Вы, графиня, ничего не путаете? Уверены, что это касается именно меня?
— Причем отбываете туда тайно, с совершенно секретной миссией.
— Если миссия тайная, то… от кого? Если учесть, что вы сообщаете это тайному советнику короля.
— От всего остального мира. Легкомыслие здесь недопустимо, задание действительно будет очень важным.
Ни Клавдия д’Оранж, ни Коронный Карлик не могли продолжать этот разговор, ибо интерес, который он зажигал у тайного советника, способен был погасить пылкий интерес, все еще проявляемый к своему «коронному мужчине» графиней. А допустить этого нельзя было.
— Значит, от всего… остального, — только и произнес Вуйцеховский, понимая, что самое время прервать эту беседу.
— … Расположенного за пределами этого «парижского блаженства». Ибо, согласитесь: вся жизнь, которую мы с вами проживаем вдвоем, господин тайный советник, по-настоящему была прожита как раз в те минуты страсти, которые мы подарили себе в нашем «медном раю», — устало молвила Клавдия, припадая к челу «коронного мужчины», тайного, как и все прочее в этом «тайном будуаре» тайной фаворитки польской королевы Марии-Людовики Гонзаги.
19
Едва казаки поставили шатры и развели костер, как их лагерь, уютно расположенный в небольшой рощице, окружил татарский разъезд. Две стрелы пробили стенки шатра, в котором отдыхали полковник Хмельницкий с сыном, третья вонзилась в ствол деревца, стоящего рядом с костром.
Несмотря на воинственность такого знакомства, казаки все же поняли, что это еще не нападение и даже не угроза. Всего лишь требование представиться, высказанное степными бродягами с восточной галантностью.
Перекоп-Шайтан довольно быстро сумел убедить командира татарского чамбула, что он послан советником хана Карадаг-беем сопровождать высокое казачье посольство, направляющееся в Бахчисарай, и этого было достаточно, чтобы степняки унялись, а командир даже приблизился к костру, дабы собственными глазами узреть посла и поговорить с ним.
— Я могу доложить командиру тумена, что вы идете в Перекоп, чтобы принести дары мурзе Тугай-бею? — поинтересовался он, присаживаясь на корточки у костра, напротив Богдана Хмельницкого.
— Доложи, что я очень уважаю храбрость и мудрость мурзы Тугай-бея, однако бедность наша казачья пока не позволяет приносить ему дары.
— Никто и никогда не приходил к хану без даров, — недоверчиво пощелкал языком татарин, растирая рукой широкий шрам, перепахивавший его правую щеку.
— К хану — да, не приходил. И мы не собираемся нарушать этот обычай, — скосил Хмельницкий глаза на белокопытого скакуна, привязанного к передку одной из повозок.
— Хороший подарок хану, хороший, — вновь пощелкал языком татарин.
— При всей нашей бедности вы, досточтимый, получите бакшиш
[37], если выделите кого-либо из своих воинов, чтобы они провели нас по владениям Тугай-бея.
Татарин жадно заглянул в один из трех небольших котлов, из которых исходил пряный мясной дух.
— Дам я тебе такого воина. Своего младшего брата. Но Тугай-бей обидится, зная, что вы прошли мимо Перекопа, не удостоив его своим визитом.
— Но еще больше обидится хан, узнав, что посол Сечи начал переговоры с Тугай-беем, не испросив его высокого позволения. Разве я не прав, уважаемый?
— Очень прав, — пощелкал в этот раз еще и пальцами. — Вы не урус, вы — настоящий восточный человек. Избегая маленького гнева, бойся большого.
Посидев еще немного у костра, татарин получил свой кусок вареного мяса и несколько серебряных монет и ускакал в степь, туда, где, не решаясь приближаться к лагерю, топтали лошадьми промерзшую землю его всадники.
— Где же обещанный им брат, который должен провести нас? — иронично ухмыльнулся Седлаш, немного понимавший по-татарски. Разъезд надолго исчез, и у него уже закралось сомнение в том, что он еще когда-либо появится.
— Раз уж обещан, то появится, — неуверенно возразил Хмельницкий, у которого тоже начало появляться сомнение.
— Теперь уже «появится»! Увидим мы их когда-нибудь.
— Мы угостили татарина, и он получил свой бакшиш. Только очень не уважающий себя крымчак не сдержит после этого слова, — спокойно заметил Хмельницкий, принимаясь за еду.
— Да от них всего можно ожидать: это же татары!
— Сами о себе татары иного мнения. Такими татарами, какими видишь их ты, они себя не считают.
В ту ночь полковнику не спалось. И не только потому, что в шатре было довольно прохладно. Прислушиваясь к легкому похрапыванию сына, атаман пытался предвидеть свою судьбу и судьбу восстания, пламя которого его тайные эмиссары усиленно раздували сейчас во всех уголках Украины.
Сложность положения заключалась в том, что он не стремился к открытой войне с польским королем. Он помнил о своем сговоре с Владиславом IV, помнил, что в укромном тайнике, в одной из деревушек на Брацлавщине, лежит часть драгоценностей, переданных ему от имени короля специально для того, чтобы смог собрать и вооружить хотя бы костяк своего будущего воинства. Но как объяснить все это десяткам тысяч повстанцев, которые прибудут к нему с жаждой мести полякам за все те притеснения, которые они ежедневно познают?
А тут еще союз с крымским ханом… Понятно, что он нужен был Хмельницкому только для того, чтобы обеспечить успех в первых битвах против войск коронного гетмана да против тех казаков реестра, которые останутся верными королю. Как только в Украине появится с войсками сам Владислав IV, он прекратит всякие боевые действия против него и, получив из королевских рук вначале булаву гетмана Запорожского казачества, а затем и булаву гетмана Украины, двинет свои полки на Перекоп и дальше — на Кафу, Бахчисарай, Козлов…
Самым сложным для него лично будет время, когда, под каким-то очень веским предлогом придется расторгать союз с татарами. А сделать это можно будет лишь после того, как он сумеет вернуть на Сечь сына. Но сумеет ли?
В том, что хан потребует его сына в заложники, полковник не сомневался. Сомневался в другом: удастся ли потом вырвать его из рук ханских палачей. И что делать, как вести себя, если все-таки не удастся? Явиться самому? Пасть к ногам хана?
