Зевота, похожая на зевоту человека, с усилием просыпающегося, отвечала на этот зов.
В кустах послышалось угрожающее рычание. Марион схватила отца за ногу и начала трясти его из всех сил, крича с отчаянием:
— Батюшка, умоляю вас!.. Проснитесь же, иначе мы оба погибнем! Помоги мне, Боже мой, я не хочу умирать сейчас… Мне обещали, что я буду счастлива, что я не буду больше плакать. Графиня даст нам денег, я смогу выйти замуж! Батюшка, проснитесь сейчас, иначе вы никогда больше не сможете выпить ни капли вина! Проснитесь же!
Голос срывался, она закашлялась.
Пьяница, несмотря на свою тяжесть, был наполовину вытащен ею из впадины, в которой лежал. Или это движение разбудило его, или крики дочери добрались до его слуха, но он наконец зашевелился.
Но уже больше никто не тревожил его.
XIII
Предложение
На другой день после этого трагического происшествия графиня де Баржак вошла в маленькую гостиную, куда сестра Маглоар и кавалер приходили каждое утро принимать ее приказания. Молодая владетельница замка выглядела утомленной, но в ее внешнем облике произошла значительная перемена. Вместо вечной амазонки из зеленой тафты и мужской шляпы, которым еще вчера она оказывала исключительное предпочтение, на ней было простое, но изящное платье, сшитое по новейшей моде; а волосы под кружевной наколкой были напудрены. Болезненная медлительность движений и меланхолия, запечатленная на лице, делали ее неузнаваемой. Вместо гордой наездницы, которая накануне скакала с ружьем на плече по Меркоарскому лесу, теперь перед кавалером и урсулинкой предстала соответствующая всем нормам этикета молодая девушка.
Ни добрая сестра Маглоар, ни честный кавалер де Моньяк не ожидали подобного превращения. Они встали, чтобы встретить свою молодую барышню и остановились в изумлении, не веря своим глазам. Но скоро удивление сменилось восхищением. Моньяк широко раскрыл глаза, забыв даже церемонно поклониться, как он всегда делал; он рассыпал на свое белое жабо щепотку табаку, которую подносил уже к носу, и бормотал про себя:
— Величественный вид… совершенное приличие… благородная осанка… лучше и желать нельзя!
Но восхищение де Моньяка было слишком почтительно для того, чтобы обнаружиться открыто. Сестра Маглоар была не так воздержанна.
— Святая Дева! Милое дитя, — сказала она, сложив руки. — Как это платье вам идет! Вы хороши, как ангел. Как вы мило оделись! Стало быть, вы уже отказались от этой ужасной амазонки, которая составляла мое мучение?
— Как вы видите, отказалась, — сказала Кристина, — теперь я буду носить костюм, который приличен моим летам и моему полу.
Она упала на диван, как будто переход из спальни в гостиную истощил ее силы; заметив испуганный вид своих собеседников, она продолжала меланхолическим тоном:
— Я удивляю вас, я это вижу; но перемена, произошедшая в моей душе, еще больше той, которая так поразила вас в моей одежде… Ах, мои добрые друзья! — продолжала она с волнением. — Уроки, которые вы столько раз давали мне и которых я не слушала, жизнь повторила мне самым жестоким образом!
Она закрыла лицо руками. Сестра Маглоар и кавалер переглянулись; они начинали опасаться, чтобы это преображение, которое так восхищало их, не слишком дорого обошлось госпоже.
— Дитя мое, — сказала сестра Маглоар, поцеловав ее в лоб. — Вчерашние происшествия не могли не задеть вашего сердца, но…
— Вчерашние происшествия случились по моей вине, — уныло закончила Кристина. — Если б я не была столь легкомысленна, я не дала бы повода… к обиде, мне нанесенной. Стоило быть благоразумнее, и всех несчастий вчерашнего дня удалось бы избежать. Все мои беды произошли от моей гордости, от моей несдержанности, от моего непослушания; но я поклялась себе покончить с этими дурными наклонностями. И я знаю, что преуспею в этом! — жестко сказала она тоном прежней Кристины, человека, не привыкшего сдаваться. — Пусть уберут из моей комнаты оружие, амазонки — все эти мужские принадлежности, которые мне уже не нужны. Сверх того, кавалер, прошу вас продать Бюшь, подарить ее — словом, чтобы ее не было в конюшне как можно скорее.
Медлительный ум Моньяка не мог следовать за порывами воли его молодой госпожи. Каждое слово Кристины все больше и больше увеличивало удивление кавалера.
— Продать Бюшь? — закричал он с жаром, взмахнув руками. — Возможно ли это? А когда вы захотите поехать верхом?
— Я не буду больше ездить верхом, любезный кавалер… И так как окрестные дороги не позволяют ездить в экипаже, я буду гулять пешком с вами, мои добрые друзья, — продолжала Кристина сентиментальным тоном, протянув руки своим менторам. — Я до сих пор была очень неблагодарна и очень зла к вам, я пренебрегала вашими благоразумными советами, я часто насмехалась над ними; простите мне… Несмотря на мое скверное поведение, я никогда не переставала вас уважать и любить.
Эти слова растрогали до слез Моньяка и монахиню. Кавалер почтительно поднес к губам протянутую ему руку. Сестра Маглоар с восторгом вскричала:
— Милое дитя, как я рада видеть в вас подобные чувства. Небо исполнило наконец мои ежедневные молитвы. Однако берегитесь, дочь моя, не налагайте на себя жертвы, которые превзойдут ваши силы. Слишком быстрые перемены всегда очень болезненны!
— Мы поговорим об этом, сестра моя, — рассеянно перебила урсулинку Кристина. — Мне хотелось бы узнать… — она в замешательстве смолкла и лишь через несколько секунд завершила вопрос: — Как здоровье раненого?
— Вы, без сомнения, говорите об этом добром молодом человеке, — спросила сестра Маглоар, — о мосье Леонсе, который вчера оказал вам такую большую услугу, который защищал вас с таким мужеством и преданностью? Мы надеемся, что волнение и утомление этого жестокого дня не будут иметь пагубного влияния на него. Какое же безумство — обмануть нашу бдительность, бегать по лесу, прежде чем силы воротились и зажила рана! Я видела его сегодня утром; плечо его заживает, и если б он мог успокоить свои тревожные мысли…
— Я очень рада, что мосье Леонс не будет сожалеть о своей преданности мне, — перебила Кристина холодно, — вчерашний день оставил во мне другие угрызения. Я желала услышать…
— Вы, вероятно, говорите о дворянине, который ранил себя по неосторожности охотничьим ножом? — спросил кавалер. — Никто более меня не желает, чтобы барон выздоровел скорее, я имею на это особенные причины, однако должен сознаться, что хирургу его рана кажется опасной.
— О, Бог не допустит, чтобы он умер! — сказала Кристина со вздохом, подняв глаза к небу. Через несколько минут она продолжила:
— Оставьте меня, мои добрые друзья, я скоро приду в гостиную, где у нас еще есть гости… Сестра Маглоар, дочь лесничего, Марион Фаржо, придет сегодня утром в замок; прикажите тотчас привести ее ко мне… Я хочу поговорить с этой девушкой; я думаю, мы с ней теперь будем часто видеться.
Когда сестра Маглоар уже подходила к двери, чтобы выйти, она вдруг остановилась и сказала:
