В эту минуту он был полностью поглощен подсчетами, и малейший шум явно был для него мучительной помехой. Несколько раз он в сердцах поворачивал голову к отворенному окну, за которым какой-то человек, насвистывая, седлал лошадь. Наконец Гортанс заметила нетерпение Сернена и, подойдя к окну, сказала:
– Тише, Жозеф, вы мешаете месье Сернену.
Жозеф, который за пять франков в месяц исполнял обязанности конюха, пробормотал извинение и перестал свистеть, а Сернен поблагодарил свою покровительницу улыбкой, которая была выразительнее всяких слов. Стол был накрыт, и шипение в кухне затихло, когда на лестнице послышался стук сапог, и вслед за тем, напевая вполголоса, в помещение вошел Теодор Бьенасси.
У него были черные, с величайшей тщательностью уложенные волосы, аккуратно подстриженные бакенбарды и борода, редкой белизны зубы, голубые глаза и постоянно веселое выражение лица. Словом, это был видный мужчина. Лишь один недостаток был в его наружности – отсутствие некоторого изящества. Он собирался ехать верхом, и костюм его был кокетлив и безукоризненно опрятен, кисейный галстук облегал, не стягивая, смуглую шею красивой формы. Тиковый пиджак с большими перламутровыми пуговицами, бархатные панталоны коричневого цвета и сапоги со шпорами довершали этот наряд, золотая цепочка блестела на светлом жилете.
Едва Теодор переступил через порог, как Гортанс подбежала поцеловать его, а Марион поздоровалась из кухни. На приветствие младшей сестры Теодор ответил звонким поцелуем и весело крикнул, бросив шляпу на стул:
– Ну что, черт возьми! Все готово? Подан завтрак? Оседлана лошадь? Сегодня ярмарка в Салиньяке, и мне ровно в одиннадцать часов надо быть в ратуше, получить деньги, подлежащие податному сбору.
– Иду, иду, Теодор! – закричала Марион. – Несу твой бифштекс.
– Право, мне придется отослать кухарок, которые злоупотребляют моим терпением, – добродушно пошутил Теодор, – только вот беда: они доводятся мне сестрами, которых я люблю и без которых, черт меня побери, я не в состоянии обойтись. Впрочем, увидим, увидим… Ну что, Сернен, – обратился он к своему подчиненному, подходя к нему, между тем как тот приветливо наклонил голову, – нашли вы, откуда взялась ошибка в три сантима, оказавшаяся в ваших счетах?
– Я нашел лишь один сантим, – ответил Сернен со смущением. – Мне, вероятно, придется проверить все счета за последние два месяца, чтобы исправить эту проклятую ошибку.
Вместо ответа Бьенасси стал напевать:
«Слава святому труду!
Бедность и труд
Честно живут
С дружбой, с любовью в ладу».
– Все счета за два месяца! – повторила Гортанс с участием. – Это ужасно! Разве ты, Теодор, не можешь избавить месье Сернена от подобного труда?
– Вот тебе на! А что сказали бы контролер и главный управляющий? Сернен знает не хуже моего, что если мы не отыщем беглецов, нам хорошенько намылят головы.
– Сколько возни из-за двух жалких сантимов! – вмешалась Марион, только что появившись в гостиной с дымящимся блюдом и ставя его на стол. – Если уж на то пошло, я готова из своих собственных денег дать вам эти два сантима.
Брат разразился громким хохотом и поцеловал добрую Марион, которая, по его мнению, сама не понимала, что сказала нелепость.
– Как может быть, что ты, сестра, со своей бережливостью, решаешься на безумный расход? – воскликнул он шутливо. – Целых два сантима! Прошу покорно! Да еще разом, без малейшего колебания!.. Я, со своей стороны, не могу допустить, чтобы ты разорилась подобным образом, так что Сернену придется продолжить поверку счетов. Однако блюдо стынет, а я тороплюсь… Давайте завтракать! – И, садясь к столу, он стал вполголоса напевать куплеты Беранже:
«Два стула, стол треногий,
Стакан, постель в углу…»
Теодор ел с жадностью, которая свидетельствовала о его желании поскорее отправиться в путь и одновременно говорила о превосходном аппетите. Марион не садилась, она ела стоя, готовая в любой момент услужить брату и бежать за тем, что ему понадобится, прежде, чем он успеет озвучить свое желание. После недолгого молчания Бьенасси продолжил прерванный едой разговор.
– Слушай, Гортанс, можешь ли ты купить в магазине несколько листков красивой и надушенной розовой бумаги, которую ты приобрела для собственной переписки, а я использовал для своей?
– Я пишу и получаю так мало писем, – со вздохом ответила Гортанс, – что могу обойтись без нее. Я сегодня же исполню твое поручение.
– У тебя в комнате вчера еще на письменном столе лежали два листа этой бумаги, брат, – вмешалась Марион.
– Вероятно, я пустил их в дело сегодня утром.
– Действительно, ты сейчас писал… Господи боже мой, кому ты можешь писать на такой дорогой бумаге?
Брат засмеялся.
– Герцогине, которая не хочет вносить подати, – насмешливо ответил он.
Бедная Марион, ничего не понимая, выпучила глаза.
– Полно, сестра, во что ты вздумала вмешиваться? – с жеманной гримасой сказала Гортанс. – Теодор – молодой человек, и у него могут быть свои тайны.
– Спасибо, Гортанс, вот деликатность, которая мне нравится… Я не останусь у тебя в долгу, когда представится случай, будь уверена. – И Бьенасси вновь принялся за еду.
Гортанс покраснела и украдкой взглянула на Сернена, чтобы убедиться, что тот не понял шутки. Под конец завтрака Марион обратилась к брату:
– Ты едешь на ярмарку, Теодор, наверняка поздно вернешься.
– Не знаю, меня могут задержать против моей воли. К чему этот вопрос, Марион?
– Во-первых, мне надо знать, ждать ли тебя к обеду.
– Не рассчитывайте на меня и обедайте в обычное время. Весьма вероятно, что меня пригласит к себе мэр города.
– Тем хуже, – с грустным видом сказала Марион, – я неспокойна, когда ты ездишь в позднюю пору. С тобой, наверно, будет большая сумма денег, и стоит мошенникам на тебя напасть…
– Марион права, – перебила сестру Гортанс, – ты не должен подвергать себя подобной опасности, милый Теодор. Почему бы тебе не вернуться сразу по окончании ярмарки?
– Вот шутницы, – произнес брат. – В наших краях уже более двадцати лет не слышно о преступлениях подобного рода. Впрочем, в дни ярмарки дороги полны народа, и, если я захочу найти спутника, проблемы не будет…
– В округе всегда найдутся гнилые людишки, и к тому же пьяницы, которые без зазрения совести пристают к прохожим.
– Я буду верхом на лошади, и в кармане у меня всегда лежит кистень – кто осмелится иметь дело со мной, у того будет повод пожалеть об этом. Повторяю тебе, Марион, не стоит так волноваться.
– По крайней мере не езди в Салиньяк через замок Рокроль, поезжай большой дорогой, особенно вечером, когда будешь возвращаться с деньгами.
