Книга Красная валькирия, страница 19. Автор книги Елена Раскина, Михаил Кожемякин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Красная валькирия»

Cтраница 19

- Здравствуйте, Ларочка, - полудетским-полудевическим голоском произнесла барышня и деланно, неискренне улыбнулась.

"Ангела разыгрывает... - подумала Лариса. - В жизни не видала такой отвратительно-приторной улыбки!", но вслух сказала:

- Рада вас видеть, госпожа Энгельгардт. Читаете Ахматову? Не правда ли, стихи Анны Андреевны нельзя не любить?

- Как и стихи Гумилева, - добавила барышня и почему-то покраснела. - У меня даже есть его один из его сборников с дарственной надписью...

- Николай Степанович надписал вам книгу? - рассеянно спросила Лара. - Я рада за вас.

- Более того, Николай Степанович как-то сочинил в мою честь мадригал, - продолжала барышня все с той же жеманной улыбкой. - Хотите, я вам прочитаю?

Лариса почувствовала, как что-то укололо ее в сердце. Вот и все - мир разрушен в одно мгновение! Можно сколько угодно размышлять о тех, кого любил или любит Гафиз, о тех женщинах, которым он пишет с фронта, но все это пустяки, детский лепет, по сравнению с безжалостной реальностью! Вот она, Анна Энгельгардт собственной персоной, стоит перед "Леричкой, золотой прелестью", и улыбается лживой, как несчастье, улыбкой! Впрочем, главное - не показать этому "ангелу" свою боль!

- Извольте, - холодно улыбаясь, ответила Лара, - читайте... Будет интересно услышать... И порадоваться за вас.

Аннушка Энгельгардт еще больше покраснела, наивно захлопала длинными ресницами, сделала вид, что вспоминает длинный стихотворный мадригал, прочла:

"Об Анне, единственной, сладостной Анне,

Я долгие ночи мечтаю без сна.

Прелестных прелестней, желанных желанней!

Она!".

- Поэты - большие льстецы, - еле сдерживаясь, ответила Лара. - И фантазеры. В каждой женщине видят Прекрасную Даму. За это мы и любим их, верно? А, впрочем, мадригал прелестен... Поздравляю вас!

- Вы так думаете, госпожа Рейснер? - еще слаще улыбнулась Анна. - Впрочем, говорят, что вам Николай Степанович посвятил целую пьесу.

- Две пьесы, если быть точной. Только вторая еще не написана. Только замысел, но прекрасный! А на первую я написала рецензию. Она называется "Гондла". - Лара сказала это механически, небрежно, но ее собеседница, кажется, смутилась. Интересно, когда Гафиз написал этой дурочке мадригал? Был ли у него с ней роман? И когда? Неужели недавно? Но почему же тогда он писал ей такие проникновенные письма? Одно из первых фронтовых писем начиналось строчкой из "Гондлы". "Лера, Лера, надменная дева, ты, как прежде, бежишь от меня...". Неужели ложь и игра все то, что было между ними? И в их гостиницу на Гороховой он водил этого боттичеллиевского ангелочка с приторной улыбкой? Нет, не может быть, Гафиз любит ее. То, что было между ними, - глубоко и верно, как сама поэзия...

- Говорят, Николай Степанович пишет вам из Действующей армии? - не унималась барышня. - Знаете, он и мне пишет. Точнее, писал. Знаете, дорогая Лариса Михайловна, от Николая давно не было писем, и я волнуюсь. Утешьте меня, если что-то знаете о нем.

- От Николая? - не сдержалась Лара. - И давно вы называете его так?

Аннушка испуганно ойкнула и закрыла ладонями пунцовые щеки.

- Ах, простите меня, госпожа Рейснер, я проговорилась, я не должна была... Это наша тайна - его и моя. Хочу вам довериться, Николай Степанович неравнодушен ко мне. Я так надеюсь, что он разведется с Ахматовой! Хотя мне будет так неловко причинить беспокойство своей любимой поэтессе!

"Представьте, милая барышня, и я надеюсь на то же самое... И тоже не хочу причинять боль Анне Андреевне", - подумала Лара, а вслух сказала:

- Я утешу вас, Анна Николаевна. Николай Степанович жив и здоров. Скоро он напишет вам. И мне... И Анне Андреевне, несомненно. А, может быть, и вашей подруге Арбениной. Говорят, Николай Степанович так восхищался ее красотой! Или еще кому-нибудь... Но в любом случае я поздравляю вас: мадригал прекрасен!

При имени Ольги Арбениной Аннушка смутилась, нахмурилась, румянец отхлынул от щек...

- Арбениной? - спросила она, - При чем тут Ольга?

- Может быть и не при чем, Анна Николаевна, а, может быть, и очень даже при чем... - усмехнулась ей в лицо Лариса. - Подумайте об этом на досуге... Приятных размышлений!

Сказала и пошла прочь, оставив барышню Энгельгардт в полнейшем смущении. Потом долго стояла на Троицком мосту, который вел на Петроградскую сторону, - в оцепенении, "без мыслей, без слов"... Только не "легкие, легкие звоны" звучали в ее сердце, а тяжелый гулкий колокол любви и ревности. Нет, этого не может быть! Гафиз с этой боттичеллиевской дурочкой! "Сладостная Анна...". Острословы-поэты, должно быть, скоро назовут мадемуазель Энгельгардт "Анной Второй", заместительницей Анны Первой - Ахматовой...

Господи Боже, владыка Всещедрый, неужели это ответ на мои молитвы?! Или всего лишь искушение? Ах, только бы не думать о встрече с Анной Энгельгардт, только бы дождаться возвращения Гафиза, а там - будь что будет...

Лариса, как потерянная, смотрела на серо-стальную воду Невы и механически пересчитывала льдины. "Одна, вторая, третья... Господи, что же делать? "Единственная Анна...". Кто бы мог подумать? Но как далеко зашел их роман? Нужно поговорить с Лозинским, он все знает... Михаил Леонидович, старый добрый друг Гафиза, знает столько тайн, что они, вероятно, уже перестали его обольщать... Решено! Пойду к Лозинскому... Ведь еще совсем недавно я передавала через него книги для Гафиза...".

Михаил Леонидович Лозинский, лучший друг Гумилева, поэт и переводчик, редактор журнала "Аполлон" и организатор издательства поэтов-акмеистов "Гиперборей", жил на Петроградской стороне, так что идти до него было недалеко, через Троицкий мост, по Каменному острову, а дальше - рукой подать... Застать Михаила Леонидовича дома было нетрудно, поскольку большую часть времени он проводил в собственном кабинете, среди бумаг и книг, за огромным письменным столом с множеством ящиков и ящичков, явных и тайных - надежно спрятанных в утробе стола-Левиафана.

В потайных ящиках этого знаменитого в литературных кругах Петербурга стола Михаил Леонидович держал письма, деловые и личные, квитанции и расписки. Лозинский отличался совершенно непоэтичной точностью, пунктуальностью и экономностью.

"Сын Леонида был скуп,
И кратеры берег он ревниво,
Редко он другу струил пенное в чаши вино.
Так он любил говорить, возлежа за трапезой с пришельцем:

Скифам любезно вино, - мне же любезны друзья...", - посмеивался над "низменными" качествами Лозинского Осип Мандельштам. К деньгам Михаил Леонидович относился тоже непоэтично: крайне экономно и бережливо.

"Сын Леонида был скуп, и когда он с гостем прощался,
Редко он гостю совал в руку полтинник иль рубль;
Если же скромен был гость и просил лишь тридцать копеек,
Сын Леонида ему тотчас, ликуя, вручал", - иронизировал вечно безденежный Осип Эмильевич, часто приходивший за вспомоществованием к экономному Лозинскому.

Впрочем, стихи у Михаила Леонидовича выходили возвышенные, торжественные, величавые. Как-то Лозинский сравнил цвет славы с высохшей травой, потерявшей свою сочность и свежесть, и это сравнение часто вспоминалось Ларисе. Оно было гораздо точнее и весомее знаменитого сравнения аромата славы с запахом апельсиновой корки, принадлежавшего Мандельштаму.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация