- Или что? Опять застрелишь меня? Давай уж, прошу тебя, мне надоело! - рассмеялась ему в лицо Лариса. - Заодно меня и себя развяжешь! Освободишь... Дай мне свободу, Федор! Хотя бы в смерти. А если застрелить не можешь, то отпусти. Я вернусь к тебе, когда смогу.
- Когда? - обреченно спросил Раскольников. В эту минуту он был похож на смертника, выслушавшего свой приговор. Ничего нельзя было изменить и отсрочить. Только спросить: "Когда?".
- Когда узнаю все о Гафизе. Как он погиб, что стало с его семьей... Я обязательно вернусь Фед-Фед. Отпусти меня в Россию, ненадолго. Если ты не отпустишь меня, я уеду навсегда.
- Тебя не отпустит Москва! - Раскольников все-таки надеялся, что Лариса не сможет покинуть Афганистан без предписания Наркоминдела. - А не отпустит - мы с тобой здесь угробим друг друга. Ляжем в одну яму, как расстрелянные... А будешь пытаться уехать сама - только свернешь себе шею! Себе и мне. Куда не кинь, как говорится, амба...
- Я вернусь к тебе, Фед-Фед. Когда сделаю все, что должна сделать. - Лариса знала наверняка, что больше не вернется к мужу, но должна была сказать это, чтобы он отпустил ее. Отпустил, поверил или сделал вид, что поверил, - не все ли равно! Главное - ослабить петлю на своей шее, выпутаться, уйти - хотя бы на время. Раскольников стал ее тюремщиком, и сейчас нужно было переиграть его - любой ценой! Поэтому она произносила лживые клятвы и унижалась перед тем, кого жалела и ненавидела. Жалость, смешанная с ненавистью, лежала между ними, как меч между Брунгильдой и Зигфридом. Оставалось только броситься на этот меч или бежать... Лариса выбрала бегство.
Глава четвертая. Демоны и Пери
Возвращение в Россию оказалось немыслимо сложным. "Валькирия революции" была нужна Москве на своем месте - рядом с эмиром Амманулой и его француженкой-эмиршей. В России ее никто не ждал - до тех пор, пока просоветский курс Афганистана не станет прочным настолько, что можно будет сменить добившегося неслыханных успехов полпреда. Теперь Лариса с тревогой вспоминала об удивительном происшествии, которое случилось с ними по дороге в Афганистан, перед самым прибытием в провинцию Герат. Тогда рухнула одна из восьми сторожевых башен Тимура, и девяностолетнему наместнику Герата, деду эмира Амманулы, пришлось успокаивать обезумевшую толпу, кричавшую о том, что падение башни - дурной знак.
"Как упала башня, вдоль или поперек дороги?", - спросил тогда старик-наместник. "Вдоль...", - ответили ему советники. "Тогда башня великого Тимура указывает нашим гостям-шурави путь на Кабул", - разрешил загадку наместник, и толпа успокоилась, растеклась по базарам, чайным и курительным заведениям. Стихло бурное море негодования, и советская делегация продолжила свой путь. Но не обозначало ли это, что и Ларисе, и Раскольникову, и балтийским морякам, на которых полпред возложил охрану миссии, не суждено вернуться назад? Не преграждала ли эта башня обратный путь в Россию?
Провинция Герат была первой из персидских земель, покоренных Железным Хромцом - Тимуром-Тамерланом. В 1221 году Хромец разрушил великий город Герат, один из самых богатых и славных в Персии. Еще в священной книге древних персов Авесте говорилось об этом городе. Античные греки называли его Арейа, а Александр Македонский удостоил этот город собственным именем - Александрейа. Во те времена город назывался Александрейа Арейон. Приглашенные арабские зодчие украшали славный город бирюзово-опаловым кружевом резного камня мечетей и дворцов, но Железный Хромец Тимур взял его приступом и велел перебить всех - от старика до ребенка.
Потомки Тимура отстроили город, и сторожевые башни на подступах к Герату пережили и жестокого Хромца, и его потомков. Восемь башен Тимура стали для местных жителей, воинственных и вольнолюбивых горцев, символом непобедимой силы: они стояли здесь веками и, казалось, были прочнее, чем горы. Но приехали послы из далекой страны, которую Аллах удостоил снегом - девственным и нежным, белым, как мрамор из страны Румов, или как кожа румских красавиц - и упала одна из восьми великих башен. Значило ли это, что шурави, недавно убившие своего царя и еще миллионы людей, сильнее, чем закованные в чешуйчатую броню степные всадники, которых привел за собой Тимур? Гератцы недоумевали, но на всякий случай готовились показать пришельцам, что и сами чего-то стоят - верхом на верных скакунах и с меткими "энфилдами" в руках. Караван "русских послов" возглавляла странная женщина, которая не закрывала лицо и носила мужские шаровары и сапоги. На голове у женщины был шлем со звездой, который напомнил гератцам об островерхих шапках всадников Тимура, сначала разрушивших, а затем отстроивших их город. Возможно, это потомки воинов Тимура вернулись в Герат, догадывались местные старики, и недоумевали: почему тогда женщина возглавляет караван, ведь среди степных всадников не было женщин? Молодежь высказывалась практичнее: не важно, потомки ли Железного Хромца, потомки ли самого главного шайтана Ленина пришли из России - пусть только попробуют тронуть нашего эмира, как своего царя, - вырежем!!
Старик-наместник разрешил сомнения гератцев. Он торжественно заявил, что шурави хоть и подобны воинам великого Тимура, но эмира Амманулу-хана уважают и едут к нему с изъявлениями почтения, потому следует склониться перед ними, оказать уважение и гостеприимство. Иначе великая Красная армия, которая идет за послами, снова разрушит Герат, как бы отчаянно он не защищался, и обречет на смерть все его население. Наместник попросил русских отвезти своему племяннику-эмиру диковинный подарок: родившегося в его стадах барана, голову которого, вместо рогов, украшала диковинная костяная шапка. Барана охраняли двадцать слуг, присоединившихся к советскому каравану. Так они и ехали - в компании слуг гератского наместника, которые, словно женщины, подводили сурьмой глаза, но, тем не менее, удивительно ловко управлялись с лошадьми и винтовками. В былые времена люди наместника охотно постреливали путешественников-иностранцев на больших дорогах, но сафир-саибов - послов - им велели охранять. Можно ли было поступить по-другому с теми, ради кого упала одна из восьми башен Тимура? Упала, чтобы указать сафир-саибам путь на Кабул...
Сто человек и полтораста лошадей поднимали облака пыли на узких горных дорогах, и весть об их приближении летела впереди. Раскольникова сопровождали отборные балтийские моряки - все, как один, опытные бойцы и ветераны классовых битв "Гражданки". Один из них, Семен Лепетенко, ездил вдоль каравана с самодельным русско-персидским словарем в руках и пытался найти общий язык с афганцами, говорившими на фарси. Многие из моряков были причастны к недавнему Кронштадтскому мятежу 1921 года, а Раскольникова партия тогда посчитала "сочувствующим". Федору Федоровичу так и не простили его попустительство восставшим кронштадтцам, которые готовили России "Третью революцию", но не смогли ее осуществить. Свергнуть одряхлевшую монархию или по-интеллигентски бессильное Временное правительство было легко - не то что страшную власть Советов.
Восставшие кронштадтцы требовали свободы слова и печати "для рабочих, крестьян и анархистов", свободы собраний профсоюзов и крестьянских объединений и (вот уж с чем никогда бы не смирились большевики!) - освобождения всех политических заключенных, упразднения большевистских политотделов в армии и гражданских организациях и "полной свободы действий крестьян над землей". Тем не менее, взяв власть в Кронштадте, "братишки" опрометчиво отпустили арестованных большевиков, надеясь, что Петроград поддержит восстание. Но поддержали кронштадтских "свободных моряков" только анархисты. "...Всякая власть держится только обманом и кровью... Поддержите и вы кронштадтцев, заставьте рабоче-крестьянскую власть прекратить обстрел свободных моряков. Рабочие, захватывайте склады оружия, вооружайтесь и отстаивайте свое право на свободный труд. Курсанты и красноармейцы! Ни один штык, ни одна пуля не должны быть направлены вами против братского Кронштадта", - призывали петроградские анархисты.
