Книга Иоанн Мучитель, страница 9. Автор книги Валерий Елманов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Иоанн Мучитель»

Cтраница 9

Из ближних, как назло, почти никого рядом не было. Старец Артемий давным-давно в Литве, да и жив ли — бог весть. Давно почили князья Владимир Иванович Воротынский, приняв перед смертью схиму в Кирилло-Белозерском монастыре, и Дмитрий Федорович Палецкий.

Даже тех ратников, которые учили его, живя с ним в избушке, и тех унесли беспрерывные войны. Пал под стенами Казани славный Стефан Шушарин. Погиб, отбивая очередное нашествие крымчаков, ставший воеводой Сидоров, а вместе с ним скончался от ран служивший в его полку сотник Ероха.

Алексей Федорович, еще раз напомнив Иоанну о данном царем обещании немедля прекратить войну с Ливонией, как только в руках Руси окажется все низовье Западной Двины вместе с Ригой, убыл в войска.

С Сильвестром же… О нем Иоанн и вспоминать не хотел. Сам виноват протопоп. Конечно, образ жизни он ведет и впрямь праведный, тут спору нет. И посты соблюдает, и человек он благодушный да честный, и семьянин добрый, и хозяин превосходный. Опять же о слабых и сирых мира сего не из показушного рвения заботится, не лицемерно, но по побуждению души, от всего сердца.

Перечислять его добрые дела — пожалуй, не один лист исписать пришлось бы. Он и у своих холопов все кабальные записи порвал, и чужих стремился выкупать, чтоб тоже свободу дать. Да не просто выпускал, но — с умом. Известно, ежели птицу сызмальства в клетку посадить, а потом выпустить — погибнуть может, потому как непривычна к воле. Посему Сильвестр к ней, родимой, человека заранее приучал, чтоб тот не просто на улицу вышел, да тут же и растерялся. Совсем юных он и грамоте обучал, и письму, у кого дар имелся — к богомазам приставлял, другую — рукоделию отдавал поучиться, третьего — к торговле определял. И ведь никто потом не подвел своего благодетеля — все стали справными, ни один не посрамил протопопа.

Но кто бы ведал, сколь тяжко порою доводится с Сильвестром в общении, а уж последнее время и вовсе. Ну, не мальчик же царь, да и есть у него свой духовник, отец Андрей. Надо покаяться да грехи отпустить — он и к нему подойдет. Опять-таки должен же иметь хоть крупицу сочувствия. Неужто не видит, как тяжко Иоанну, как он переживает за Анастасию? А коли зрит, так чего лезет с поученьями? Да притом не только лезет, но еще и самого царя в ее болезни винит. Дескать, негоже было утехам любви в Великий пост предаваться, да еще когда — в страстную пятницу! Вот оно тебе и наказание.

Отговориться Иоанн не мог. Действительно, был он у царицы в ту ночь, а поутру, идя на заутреню, уже выходя из ее покоев, нос к носу столкнулся с протопопом. Чего тут скажешь, коли и дурню понятно.

Тогда Сильвестр промолчал, зато ныне разошелся не на шутку. И дернула Иоанна нелегкая огрызнуться, что, мол, не в том причина ее болезни, а совсем в ином, и неча тут на зерцало пенять, коль у самого рыльце в пушку. По чьему настоянию, спрашивается, повез он Анастасию на очередное богомолье? Кто важно кивал головой и уверял, что столь тяжкий грех надо замаливать не мешкая, иначе как бы господь не осерчал, да не вышло бы оттого великого худа? Кто торопил с отъездом в весеннюю распутицу, отчего весь царский поезд увяз в грязи на полдороге, да так прочно, что даже спали в возках, не в силах стронуться с места?

Обычно в ответ на такие попреки Сильвестра Иоанн сдерживался, благодушно улыбаясь, покаянно склонив голову долу, а тут отчего-то не выдержал, сказал все, что накипело. Скорее всего, еще и потому, что чувствовал свою вину. Не в том, конечно, что любился в ту самую пятницу, будь она неладна, а в том, что тогда уступил его настояниям и все-таки поехал. В конце концов, мало ли кто какое слово скажет. На то он и царь, чтобы зерна от плевел отличать, а умные советы от глупых. Решал-то он сам. Потому и чувствовал вину за собой, потому и сорвался.

Даже вспоминать неохота, чего он ему наговорил. И в завет господа перстом ткнул, мол, ясно тот указал — плодитесь и размножайтесь. И то припомнил, что вседержитель ни словом о постах не обмолвился, а ведь коли нужда была бы — непременно сказал про дни, в которые негоже утехам любви предаваться. Вон, когда Моисею с его народом повелел изготовить ковчежец для его скрижалей, скинию и все прочее, так все размеры указал [18] до единого. Зачем, правда, Иоанн, признаться, до сих пор толком не понял. Какая разница, будет ковчег высотой полтора локтя, как повелел всевышний, или сделают его в два локтя? Влезают скрижали, ну и ладно. Впрочем, господу виднее. Может, не доверял своему богоизбранному народцу, считая его туповатым, может, еще что. Раз указал — значит, надо. А вот дней воздержания между супругами он не перечислил. Получается — нет их вовсе.

И вообще, чел он не так давно мудрое слово, только запамятовал, чье оно (тут Иоанн откровенно слукавил, прекрасно помня, что его автор — отец Артемий), так там иное сказано. И произнес на память некоторые высказывания старца, который всегда ставил внутренние благочестие выше внешнего, а чистоту обыденной жизни превыше многомолений и постов.


Тут-то Сильвестр и обомлел. Сам будучи из «нестяжателей», протопоп тоже разделял мнение Артемия о том, что «нет пользы созидать неправдою и украшать церкви». Соглашался и с тем, что «богу неприятны богатства, жертвуемые на церкви, если они приобретены порабощением сирот и насилием убогих». Он и сам милостыню по уму всегда раздавал — на убогих да на больных. Но Иоанн-то говорил еще и о том, с чем Сильвестр никак не мог согласиться, особенно когда оно звучало в столь резкой форме.

— Бог внимает уму, а не словам. Ты думаешь найти себе спасение в том, что не ешь мяса, не моешься и лежишь на голой земле, но ведь воззри — и скот не ест мяса и лежит на голой земле без постели. Угоднее богу — кормить голодного, чем иссушать собственную плоть, оказывать помощь вдовицам, нежели изнурять свои члены. — Иоанн, лукаво улыбнувшись, развел руками — мол, яснее ясного сказано, так чего ж ты тут лезешь.

— То диавол в тебе речет, — только и выдавил ошарашенный протопоп.

— А в послании том сказано, что все в человеке — яко доброе, тако ж и злое — от самого человека, а диавол не может отвлечь человека от добра и привлечь на зло, — возразил Иоанн.

Сильвестр вытаращил глаза, не веря собственным ушам, размашисто перекрестился, протянул руку к дарю, но тут же бессильно опустил ее, пожаловавшись:

— Опосля таких речей и длань не подымается, — после чего круто повернулся и решительно вышел прочь, а назавтра… пришел попрощаться, спешно засобиравшись в монастырь. Дескать, только приняв постриг, сумеет он умолить бога, чтобы тот не гневался на царские неразумные речи.

Выглядел протопоп — краше в гроб кладут. Темные круги под очами, белки сплошь в кровяных прожилках от бессонной ночи, лик бледен до того, что отдавал мертвенной синевой. То ли Сильвестр полагал, что царь станет его уговаривать остаться, и рассчитывал выговорить за это немедленное отречение от всех крамольных мыслей, то ли и впрямь думал именно то, что говорил — как знать. Поди загляни человеку в душу. Но на что бы ни рассчитывал протопоп, время он выбрал неудачное. Иоанн так и не избавился от вчерашней вожжи, что угодила ему под хвост. Он не воспротивился намерению Сильвестра, да при этом процитировал еще одно высказывание, правда, на сей раз уже не старца Артемия:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация