Видный организатор производства М. И. Гольдберг, перевозя своих приближённых из Иваново-Вознесенска на масштабное строительство меланжевого комбината в Барнаул, наверное, не подозревал, что среди них находятся несколько информаторов «органов». С 1930 г. осведомителем, завербованным еще в Иванове, был В. В. Горшков («Алексей»), работавший начальником ТЭЦ меланжевого комбината. Однако барнаульцы обвиняли его в том, что «Алексей» не давал ценных материалов. Чекисты уверяли, что арестованный в феврале 1937 г. Гольдберг знал о работе Горшкова в НКВД (и, кстати, упрекали Гольдберга в негативном отношении к себе — для встреч с агентурой он выделил чекистам «плохую комнату рядом с уборной»). Жена Горшкова О. Г. Адлер тоже была осведомителем — по линии СПО. А по линии ЭКО на комбинате стучали начальник электроотдела Новодежкин, инженер Бакш, начальник планового отдела, начальник одного из цехов, директор центральных ремонтных мастерских, ещё ряд инженеров и техников
[235].
Новосибирские чекисты, арестовав как «троцкиста» своего коллегу Б. И. Сойфера, ранее работавшего в Барнауле и имевшего на связи около 150 осведомителей, поставили своей целью сделать его одним из организаторов «заговора» в Барнаульском ГО НКВД. Съездивший в начале мая 1937 г. в Барнаул помощник начальника УНКВД И. А. Мальцев привёз очень перспективные сведения. Оказывается, ещё в октябре минувшего года в горотдел НКВД поступила анонимка, в которой утверждалось, что в Барнауле и в крае в целом имеется диверсионно-террористическая организация, планирующая взрывы железнодорожных мостов, уничтожение электростанции меланжевого комбината, убийство Эйхе и Грядинского.
Но барнаульские чекисты никаких мер по этому письму не предприняли. Между тем, в январе 1937 г. на базарной площади был обнаружен труп догола раздетого Попова — мужа осуждённой троцкистки Доброумовой. А весной недалеко от этого места вытаял мешочек с аналогичной анонимкой, причём, похоже, написанной почерком Попова. В этом письме, в частности, среди врагов указывался начальник машинного зала ТЭЦ меланжевого комбината М. И. Лондон, который «гуляет на свободе».
Для Миронова это выглядело важнейшими уликами, которые могут связать барнаульских «троцкистов» с местными чекистами-изменниками и их «двурушнической» агентурой. Он крепко вцепился в это дело. Ознакомившись с мнением Ивана Мальцева, заявившего, что местные чекисты, среди которых есть чуждые и разложившиеся, совершенно забросили освещение окружения ссыльных троцкистов Х. Г. Раковского и Л. С. Сосновского, а 60 % инженерного осведомления по меланжевому комбинату — явные двурушники, Миронов 4 мая 1937 г. написал С. П. Попову:
«1). Арестовать всех лиц, не требующих санкции центра, связанных с делом Гольдберга.
2) Здесь была шпионско-диверсионная троцкистская правая организация переплетающаяся с японцами в составе не только уже арестованных Гольдберга-Буторова и других, но группы Сойфера и нашей провокационной агентуры. В этом направлении вести дело группы Сойфера.
3). Троцкистский архив Раковского, Сосновского и др. срочно и детально разработать».
Одновременно начальник управления адресовал указания насчёт найденной анонимки и начальнику КРО: «т. Гречухин. Дело представляет исключительный интерес. Восстановить всё дело. Приступить к операции. Здесь переплёт троцкистско-японской организации с группой «Метро-Виккерса», где проходит Лондон. Дело находится у вас в разработке»
[236].
Вероятно, Миронов копал и под С. Г. Южного, бывшего главу Барнаульского ГО НКВД и начальника Отдела кадров УНКВД ЗСК, который двумя месяцами ранее убыл в Ленинградское УНКВД. Но из-за упорства Б. И. Сойфера развернуть по-настоящему перспективное дело на барнаульских чекистов Миронову не удалось.
«У вас слабые нервы…»
Об авторитете Миронова среди его коллег говорит тот факт, что в Новосибирск из Москвы был доставлен легендарный строитель Турксиба Владимир Шатов, категорически отказывавшийся давать показания («за вызывающее поведение на следствии» в Москве ему дали пять суток карцера). Миронов хорошо знал В. С. Шатова по работе в Казахстане и, по свидетельству Агнессы Мироновой, специально встретился с заключённым. Наверняка Шатов заверял чекиста в своей невиновности, но после этой встречи инженера-строителя особенно активно «взяли в работу».
Мироновские «орлы» — их было несколько, включая одного из самых эффективных следователей управления НКВД Я. А. Пасынкова — с мая 1937 г. усиленно допрашивали Шатова как японского шпиона, стараясь пристегнуть к «заговору» бывшего алтайского партизанского командира И. Я. Третьяка, ибо Шатов до революции, как и Третьяк, жил в США, но не добились ничего. Лишение сна и пищи не помогло. Так и не сломленный Шатов (за «антисоветское поведение на допросе», выразившееся в попытке ударить следователя стулом, его снова посадили в карцер, теперь уже на 20 суток) был расстрелян 11 октября 1937 г. за некую «националистическую деятельность»
[237].
Политическая обстановка Мироновым понималась правильно, несмотря на определённые маскировочные шаги, предпринимавшиеся его патроном. Известно, что Ежов в своём выступлении на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) формально отмежевался от практики массовых арестов как «изжившей» себя. При этом он ссылался на статистику арестов 1935 и 1936 гг., из которой следовало, что 80 % арестованных органами НКВД привлекались не по политическим делам, а за бытовые и должностные преступления, хулиганство, мелкие кражи и т. п.
Однако пафос выступлений на пленуме был вполне однозначным, а его инструкции, адресованные НКВД, требовали усиления репрессий. Слова Ежова были поняты правильно: нужно арестовывать прежде всего не уголовников, а «врагов народа», и побольше. Поэтому сразу после февральско-мартовского пленума Миронов стремительно бросился фабриковать огромные дела, заметные в союзном масштабе. Начальники УНКВД тех регионов, где также концентрировалась крестьянская ссылка (Северный край, Урал, Казахстан) не догадались сочинить дел, масштабом напоминавших пресловутое дело «РОВСа». Здесь Миронов оказался передовиком. Обладавший верным чекистским чутьём, он не ограничился РОВСом, а решил представить Ежову материалы о разветвлённом заговоре в краевом руководстве, обеспечив в мае-июне 1937 г. «выход» и на партийно-советскую верхушку, и на военных, и на самих чекистов.
После того как сменивший Каруцкого В. М. Курский буквально за несколько недель разоблачил «троцкистский центр» и представил семерых сибиряков на большой московский процесс «Антисоветского террористического центра» (где главными фигурантами были Пятаков, Радек, Сокольников и Муралов), Миронов должен был сочинить нечто не менее выдающееся. Награда обещала быть королевской, ибо начавшаяся чистка НКВД от кадров Ягоды освобождала множество вакансий.
