В Москве быстро создали солидную оперативную группировку из воинских частей и пограничников, укреплённую не менее солидным чекистским аппаратом. Александр Барковский как человек очень подготовленный возглавил войсковую разведку группировки. В течение года эта секретная воинская часть с переменным успехом воевала с поддерживаемыми японцами мятежными дунганами, в конце концов подавив восстание. Среди работников нашей разведки было мало тех, кто был знаком с местными условиями и силами противника; организовать хорошую связь на огромной территории также было крайне трудно
[343].
Но победителей не судят. Многомесячные и очень затратные усилия по усмирению Синьцзяна были оценены наверху положительно. Барковский теперь мог сменить привычное ещё со времён первой мировой войны седло на автомобиль, покинув пыльную да опасную китайскую степь и обосновавшись в бурно растущем почти 400-тысячном Новосибирске — главном центре оборонной промышленности Сибири. Получение неплохой должности в столице Сибири выглядело — на фоне политической истерии после убийства Кирова — очень даже сносно. Причина переезда в Новосибирск была проста: именно туда в январе 1935 г. получил назначение бывший глава туркменских и казахстанских чекистов Василий Каруцкий, забравший на новое место группу своих алма-атинских подчинённых.
Война с консульствами
Так последней работой Барковского стало кураторство особистами Западной Сибири. В апреле 1935 г. он прибыл в Новосибирск на должность замначальника Особого отдела ГУГБ НКВД СибВО (одновременно из Сталинграда прибыл начальник Особотдела Н. Д. Пик, чекист опытный, но очень грубый и несдержанный). Барковский стал вторым человеком в крупном оперативном отделе, выискивавшим врагов народа в частях округа, включая и многочисленные войска НКВД (засоренность конвойных войск «чуждым элементом» чекисты в тот период оценивали в целых 8 %).
В феврале 1935 г. на закрытом партсобрании УГБ управления НКВД обсуждались итоги первого из московских процессов, на котором в связи с убийством Кирова был осуждён ряд бывших крупных оппозиционеров, включая Зиновьева и Каменева. Чекист И. Я. Лориц заявил, что в одной из частей СибВО был случай «ведения антисоветских разговоров среди комполитсостава, а оперативный работник, получив такие сигналы, не довёл разоблачение этих лиц до конца».
Его коллега с беспокойством подчеркнул: «Есть командиры, которые преувеличивают роль Троцкого в гражданской войне, и такие факты своевременно не вскрываются». Посыпал голову пеплом и парторг управления Н. М. Терентьев: «И в нашей парторганизации имеются отдельные лица, которые… отмечают руководящую роль Троцкого, Зиновьева, Каменева в гражданской войне»
[344].
Особисты постоянно привлекались к различным крупным репрессивным акциям. Оперативник П. С. Шеманский в мае 1935 г. был командирован в Томск для помощи в расследовании дела на 35 чел., а также участвовал в изъятии «контрреволюционного элемента» в расположенном неподалеку от Томска Асиновском районе. А его коллега Е. В. Климко с августа 1936 г. около трёх месяцев работал в Немецком районе ЗСК по «ликвидации шпионских ячеек» и участвовал в арестах «шпионов»
[345].
В работе чекистов разных специализаций проявлялись ведомственные противоречия: так, весной 1937 г. оперативник Секретно-политического отдела В. С. Иванов жаловался на пренебрежение особистами результатами работы коллег из других подразделений УНКВД: «Мной в начале 1936 г. в китайском колхозе Новосибирского района была вскрыта шпионская группа. Материал по этой разработке был передан в особый отдел. Там её свели на нет. Почему? Я не знаю. По-моему, этот материал заслуживал внимания».
Особисты также курировали оборонную промышленность и следили за персоналом германского, китайского и японского консульств. В основном контрразведчики передвигались тогда (даже в городах!) гужевым транспортом, что не весьма способствовало секретности наблюдения. Отметим, что в год приезда Барковского в Новосибирск на их улице случился настоящий праздник: особистам специально для слежки за автомобилем японского консульства была выделена легковушка
[346]. Небольшой по численности аппарат наружного наблюдения не смог сохранить конспирацию, и всех «топтунов» японские и немецкие дипломаты знали в лицо.
Например, один из агентов «наружки» жаловался коллегам на нахальство бывшего секретаря германского консульства К. Л. Кёстинга, который якобы «вёл большую разведывательную работу на территории Новосибирской области… он буквально знал каждого разведчика, ходил мимо них, снимал головной убор и кланялся, приговаривая, что «можете сегодня за мной не ходить, так как я идти сегодня никуда не намерен»
[347].
Многолетнего германского генконсула и кадрового дипломата Гросскопфа сибирские чекисты считали матёрым резидентом, хотя после возвращения в Германию он работал в МИДе, а сводки, присылавшиеся Гросскопфом из Новосибирска в посольство, были очень скудны, поверхностны и базировались в основном на материалах советской печати. Работали ли по разведывательной части его подчинённые, неизвестно, так как никаких конкретных данных об их шпионской деятельности никогда обнародовано не было. Попутно отметим ложность высказываний авторов учебника истории КГБ о том, что «штаты консульств Германии и Японии в Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Тбилиси, Новосибирске, Владивостоке, Хабаровске и других городах в основном состояли из кадровых офицеров-разведчиков, вербовавших немцев, японцев, китайцев, корейцев, а также местных жителей»
[348]. В условиях жесточайшей слежки у зарубежных дипломатов было немного возможностей для агентурной работы среди советских людей
[349].
