Однако танки штрафников не пострадали – они ринулись в атаку, опережая бомбы. Фугаски рвались позади, перелопачивая прежние позиции батальона. А потом в воздухе замаячили краснозвездные «лавочки» – они набрасывались на немецкие бомберы, как тузики на грелки.
Правда, следить за воздушным боем Репнину было недосуг – гусеницы танка уже рвали колючую проволоку, накатываясь на окопы противника.
– Заряжающий! Осколочно-фугасный!
– Есть осколочно-фугасный! Готово!
– Короткая! Огонь!
«Т-34» остановился, качнув передком, и Репнин вжал педаль.
Грохнуло. Попало – дзот, сложенный из бревен, «разобрало» на части.
– Вперед! Дорожка!
Танк покатился вперед, и было непонятно – то ли незаметный подъем одолевает машина, то ли скатывается по очень пологому склону. Так или иначе, а первая линия обороны фрицев была прорвана. На полном ходу штрафники ворвались в совхоз «Ударник».
Группа немецких «Тигров» не стала связываться – гитлеровцы решили отходить через овраг по небольшому мосту, вот только задачку по сопромату решили неправильно.
Мостик под головным «Тигром» провалился, и танк всей своей массой плюхнулся в ров, увязая гусеницами в топком, несмотря на зной, месиве.
Репнин рассмеялся. Заряжающий, оборотя к нему потное лицо, спросил:
– Чего там, товарищ командир?
– «Тигр» в болото шлепнулся!
Федотов расплылся в улыбке.
– Тогда это не «Тигр», – крикнул он, – а свинья!
[4]
Прижатые к оврагу «Тигры» не развернули башни, чтобы принять свой последний бой. Чувствуя за спиной бряцание гусениц и жалящие выстрелы танков ОШТБ, немцы полезли из «Тигров», как тараканы, тут же попадая под пулеметный огонь.
Штрафники захватили восемь вражеских «Тигров» целенькими и невредимыми, на некоторых машинах еще урчали двигатели.
– Товарищ командир! – захрипел в наушниках голос радиста. – Комбат приказал не трогать трофейные «Тигры»! Сказал, есть идея!
– Понял.
Немцы, засевшие вблизи совхоза «Ударник», обрушили на штрафников шквальный огонь из орудий и минометов, но танки полковника Позолотина и 3-й бригады Походзеева раскатали немцев под ноль.
В те же часы искупил вину один из танкистов ОШТБ, радист Лозин. Он постоянно поддерживал связь с КП 18-й бригады, а потом его «КВ» подбили – немецкий снаряд не пробил башню, застряв в броне, как нож, брошенный в дерево, но осколки брони, сыпанувшие от удара, убили и командира танка, и наводчика, и заряжающего. После того как «Тигры» раскурочили «Климу» двигатель, механик-водитель покинул танк, а Лозин остался, продолжая принимать и передавать команды, доходившие до него. Заметив группу немецких автоматчиков, которые подкрадывались к «КВ», радист передал на КП:
– Огонь на меня!
Заворчали, загремели орудия. Взрывами немцев смело, но один из них успел-таки поджечь танк. Солярка, может, и не такая опасная, как бензин, но уж если загорится, хрен потушишь.
Лозин бросил в эфир «последнее слово танкиста»:
– Горю!
Раненный, он задыхался в ядовитом дыму, когда до «КВ» добежали бойцы 2-й мотострелковой бригады и вытащили Лозина из пылавшего танка.
«Молодец!» – подумал Репнин, а вслух скомандовал:
– Иваныч, вперед! Держи на пулеметные гнезда – вон, где коровник!
– Вижу! Ага…
Немецкие пулеметчики порскнули в стороны, как воробьи от кота. Парочку фрицев «тридцатьчетверка» намотала на гусеницы, а потом резко накренилась, подпрыгнула, просела – по днищу прошел скрежет – это гнулись и давились вражеские пушки.
– Бронебойный! – крикнул Репнин, завидев ворочавшийся «Тигр». До него было каких-то двести метров, да в корму…
– Есть бронебойный! Готово!
– Огонь!
Снаряд пробил задний лист «тигриной» брони, увеча двигатель – «Тигр» задымил, а вот и огонь показался за чадными клубами…
И тут Репнину не повезло – сосед подбитого «Тигра» выстрелил по нему. И попал, куроча ходовую часть.
Удар 88-миллиметрового боеприпаса сотряс машину, а вот и горящий соляр потек, набегая на чемоданы и ящики со снарядами.
– Живые? – крикнул Репнин. – Всем покинуть танк!
Оглушенные танкисты полезли в люки. Иваныч был ранен в ногу, и ему помогал радист. Натужно матерясь, Федотов вылез из горевшего танка. Репнин покинул машину последним, как капитан – свой корабль.
Первым делом он бросился на землю, прижимаясь к ней, валяясь в пыли, чтобы погасить пламя на комбинезоне. Лежа на земле, на него смотрели остальные – потные, закопченные, но живые.
– Сильно подгорел, командир? – крикнул Федотов, поднимая голову. Очередь из MG-32 заставила его пригнуть голову.
– Жить буду! – прокряхтел Репнин.
Пальба шла со всех сторон, то ослабевая, то резко усиливаясь. Советские танки, гитлеровские – все смешалось.
Неожиданно в смертельную какофонию боя вплелись гулкие удары – это заработали тяжелые немецкие минометы.
Одна мина упала неподалеку от Геши. Взрывной волной его подняло и отбросило на склон холма – словно мягкий, но огромный кулачище саданул в бок. Упав на траву, Репнин покатился, не чуя ни рук, ни ног. Разлепив веки, он резко вытаращился: прямо на него ехала «Пантера».
Он хотел было оттолкнуться, откатиться, спрятаться, но тело не слушалось – контузия словно выключила мышцы.
А танк подкатывался все ближе, лязгая гусеницами. Репнин отчетливо видел щербины на звеньях, отшлифованных землей, налипшую глину, давленую траву…
Морозящей мыслью прошло: правая гусеница переедет ему грудь, размозжит голову… Грохот и лязг заглушили канонаду.
А вверху невинно-голубое небо, будто выцветшее от зноя. Какие-то злаки мотыляются под ветерком, кивая метелками…
Танк застыл буквально в двух шагах от Геши. Гусеницы натянулись с тускнущим звоном и словно обмякли. А в следующую секунду прогремел взрыв, почти сорвавший башню «Пантеры» – взвилось пламя, потек дым… Жив, что ли?
Рядом с Репниным на коленки бухнулся Федотов.
– Сейчас, товарищ командир… – бормотал он лихорадочно. – Сейчас…
Стоя на коленях, заряжающий ухватил Гешу под мышки и поволок по склону наверх.
– Сейчас… Еще маленько…
– Погодь. Попробую сам…
Ноги слушались плоховато, но руки упирались что было сил. С трудом Репнин выполз на пригорок и увидел «Т-34», застывший совсем близко, в десятках шагов. Застывший, но целый.
– За мной!
Экипаж, матерясь и постанывая, пополз по изрытой воронками стерне.
