В это время в кабинет осторожно заглянул Молотов.
– Товарищ Сталин… Американская делегация… Они…
– Пригласите их, товарищ Молотов.
Поскребышев быстро, но без суеты отпер обе створки, и в кабинет Сталина вкатили коляску, на которой восседал Франклин Делано Рузвельт. Переболев полиомиелитом, он больше не мог ходить, но, даже превратившись в калеку, Рузвельт оставался самым выдающимся президентом Америки.
Франклин Делано поднял голову, улыбнулся, как ясно солнышко, и поприветствовал хозяина кабинета на корявом русском.
– Добро пожаловать, господин президент, – вежливо ответил Сталин и повернулся к Репнину. – Вот тот офицер, которого вы хотели увидеть.
Переводчик, наклонившись к Рузвельту, забормотал по-английски, и президент США снова расплылся в улыбке. Референт едва успевал переводить.
– Я очень рад видеть вас, господин полковник, и хочу выразить вам мое восхищение и мою благодарность!
Геша по-светски поклонился. Но президенту этого показалось мало – Репнину пришлось подойти к нему поближе и наклониться, чтобы Рузвельт смог прицепить к его кителю медаль «Серебряная звезда» – одну из высших наград Америки.
А когда Геша старательно выговорил на английском: «Many thanks, Mr. President», то хозяин Белого дома и вовсе пришел в восторг.
Несколько офицеров обнесли гостей бокалами с вином, Элеонора Рузвельт, на правах Первой леди, тоже сказала коротенький спич, после чего президент укатил и сталинский кабинет опустел.
– Конференция начнется вечером, – спокойно проговорил Сталин, закуривая, – в Георгиевском зале. Ви мне очень помогли, товарищ Лавриненко, а теперь я хочу спросить не о Рузвельте, а о вас.
– Обо мне?
– Да. Война скоро кончится, и визит президента Америки это лишний раз доказывает – договариваются с победителями, а не с побежденными. И что же вы намерены делать после войны?
Репнин даже немного растерялся. В самом деле – что? До сих пор его занимала лишь одна проблема – война. Однако победа уже близка. То, что было мечтою в 41-м, нынче обретает плоть.
– Сложно сказать, товарищ Сталин, – смутился Геша. – Одно знаю точно – военным я буду не всегда. Было время, когда мне хотелось стать инженером, чтобы не водить танки, а строить их, но это не захватывает меня полностью. Значит, не станет делом всей жизни. Да, я промаялся несколько ночей, занимаясь чертежами «Т-34Т», но там практически не было моих собственных идей, я просто нахватался чужих и вместил их на ватман…
– Товарищ Лавриненко, вы коммунист? – неожиданно спросил Сталин.
– Да, конечно.
– А вы не думали о том, чтобы пойти по партийной линии? Только партия способна объединить все ваши склонности, только она занимается вопросами войны или танкостроения, международными делами и устройством к лучшему жизни обычных людей.
– Н-не думал, товарищ Сталин.
– Подумайте, товарищ Лавриненко. Мы еще поговорим об этом. До свиданья.
– До свиданья, товарищ Сталин.
Насколько Репнин был спокоен, когда входил в кабинет вождя двумя часами ранее, настолько же он был взволнован, покидая его.
А тут еще Поскребышев подкатил.
– Товарищ Лавриненко! Поселяться в гостинице вам не придется. Приказано передать вам вот эти ключи.
– Ключи?
– От вашей квартиры. Сейчас я вам запишу адрес, этот дом не слишком далеко отсюда, на улице Горького…
* * *
…Поднявшись на четвертый этаж по широкой лестнице, Геннадий остановился перед солидной дубовой дверью – замучишься взламывать. Ключ легко вошел в смазанный замок.
Два оборота, и дверь открылась, стоило лишь шевельнуть начищенную бронзовую ручку.
Квартира встретила Репнина гулкой тишиной и мягким теплом – старинные бронзовые батареи грели как надо. Апрель – месяц такой, и подморозить может.
Высокие потолки с лепниной, паркетный пол – все дышало стариной и некоей вековечной устроенностью. Мебель была под стать – тяжелая, основательная, богатая. Шкаф на львиных лапах, на комоде – бронзовые накладки… Ого! Тут и камин есть!
С роскошной полкой из малахита, камин так и просил дров в свою утробу.
В кабинете книжные шкафы забиты книгами от пола до потолка. Кресло в углу. Удобный мягкий стул работы Гамбса за солидным столом – мечтой бюрократа. Садись да работай.
Геша вздохнул. Он всегда завидовал деду, который не снимал квартиру и не покупал ее, а получил от государства. Вот и ты сподобился, Геннадий Эдуардович…
Может, Сталин приручает тебя таким вот образом? Репнин усмехнулся. А если не думать о человеке плохо?
Тебе, «товарищ Лавриненко», просто сделали приятное. Друзьям ведь необязательно делать подарки исключительно на день рождения? Ну вот…
Теперь у тебя есть жилплощадь, о которой любая невеста может только мечтать. Намек понял?
Геннадий снова вздохнул. Чего же тут непонятного…
На кухне и холодильник нашелся, американский, а в нем – роскошный продуктовый набор. Вино тоже было – «Хванчкара», «Киндзмараули»… Бутылочка «Столичной».
Подумав, Геша налил стопочку водки. Выпил и как следует закусил. Новоселье все же.
Не выдержав, затопил-таки камин. На улице вечерело, и живой огонь, бросая отсветы на стены, резко повышал градус уюта.
Резко зазвонил телефон, но Репнин не вздрогнул – обернулся лениво, подошел к аппарату и снял трубку.
– Алло?
– Сталин говорит.
– Добрый вечер, товарищ Сталин.
– Осваиваетесь?
– Да. Большое вам спасибо!
– Не за что, товарищ Лавриненко. Помните наш разговор? Серьезно подумайте о партработе.
– Обязательно, товарищ Сталин.
В трубке послышались гудки, и Геша осторожно опустил ее на рычажки.
Думай, «полковник Лавриненко», думай…
По стенам гостиной гуляли красные отсветы пламени, будто алое знамя полоскалось на ветру.
Из воспоминаний капитана Н. Борисова:
«В 20-х числах марта 44-го наша бригада вошла в прорыв и начала преследовать отходящего противника. Но погода стояла слякотная, и по бездорожью машины иногда перегревались и выходили из строя. И во время ночной атаки на моем танке полетела бортовая передача. Короче говоря, подшипник полетел, за ним зубья. Ремонтники появились на вторые сутки, тягачом отбуксировали нас на СПАМ (сборный пункт аварийных машин). В течение ночи машину отремонтировали, но еще в ночь поднялась страшенная вьюга и повалил такой крупный сырой снег, да еще с ветерком, что и на метр вперед ничего не видно. С утра эта пурга еще побушевала, но к обеду вроде успокоилась.
