За кормой 102-го остались Кёльн, Золинген, Вупперталь, впереди лежал Эссен. Между тем 2-й Украинский уже выходил к Западному валу, к так называемой линии Зигфрида – полосе укреплений, что защищали земли Германии от англосаксов, а передовые части 1-го Украинского миновали Рурский бассейн, выйдя к Вестфалии.
А вот 1-й гвардейской досталась «зачистка» в составе 3-го Украинского. Временно.
Наблюдая Рур в оптику, Репнин не мог отделаться от впечатления, что снаружи – Донбасс. Очень было похоже – такая же равнина, редкие заросли, терриконы, шахты с колесами подъемников, коксовые заводы, подъездные пути с забытыми вагонами…
Насторожившись было, Геша успокоился – немецкий танк метрах в трехстах оказался подбитым. С виду целенький, и башня на месте, а ближе подъедешь и видишь – гусениц нет и половины катков тоже.
– Битый, – заключил Федотов.
– Угу…
2-й батальон прочесывал окрестности какой-то крупной шахты, но местность была безлюдной. Попрятались.
Немец выскочил совершенно неожиданно, возник ниоткуда.
– Мать-перемать! – выразился Бедный, выжимая тормоза.
Качнувшись, танк остановился, а мехвод, совершенно забывшись, выглянул в люк.
– Куда прешь? – заорал он. – Повылазило, что ли?
– Иваныч!
– А, ну да… – спохватился Бедный, возвращаясь на место.
Однако немец не убежал, а заговорил на странной смеси русского и «хох-дойч»:
– Битте! Прошу очень! Пожалуйста!
Репнин внимательно огляделся. Вроде не засада, да и напасть неоткуда. А в паре свежих воронок разве что двое-трое уместятся. В смысле, двое-трое смертников.
Поднявшись, Геша выглянул из люка.
– Кто такой? Чего надо?
Немец был в черной форме СС с одной квадратной звездой в петлице – шарфюрер, значит, – но без фуражки, со смешным рыжим чубом.
– Их бин… Я есть Густав Фезе, я есть… я быль танкист тоже! Я бежал, можно меня… как это… посадить, расстрелять можно тоже, но потом! Госпотин полковник, умоляю! Спасите моя невеста! Ее арестовали СД и держат в родовая усадьба Шварценштайн! Дас штимт! Моя невеста звать Эльза фон Люттельнау, она помогала ваш НКВД. Нет, Эльза не быть агент, но она передавала фажные сведения настоящему агенту. Спасите ее, господин полковник!
Репнин покусал губу. Перед ним был враг, но враг побежденный, согласный даже на расстрел, «но потом». И как же не спасти невесту?
– Ваня, свяжись с Лехманом, скажи, чтобы выделил танковый взвод, будет следовать за нами. Густав, далеко до этого вашего Шварценштайна?
– Нет! – возликовал Фезе. – Софсем рядом! Тесять километров, я покажу!
– Слышал, Ваня?
– Так точно!
– И Кочеткову передай, пусть шлет два бэтээра.
– Есть!
Вскоре послышалось лопотанье гусениц, над высоким бурьяном завиднелись башни «сороктроек».
– Густав, залезай на броню, будешь показывать дорогу.
– Йа, йа! Йаволь!
Немец ловко взобрался на танк и уцепился за скобу – в «тридцатьчетверках» таких не было, и десанту следовало проявлять чудеса ловкости, чтобы удержаться на броне.
– Иваныч, ходу!
– Есть, товарищ командир!
102-й бодро покатил по асфальтированной дороге, огибая холмы, поросшие дубняком, и оставляя позади замурзанное хозяйство угольных шахт.
Репнин торчал в люке, поглядывая то на Густава, то вокруг. Было заметно, что земля ухожена, что луг за холмами и не луг вовсе, а пастбище, запущенное по случаю немирного времени. Зато ферма поодаль смотрелась как картинка – беленые стены, красная черепичная крыша. На таких устроенных хозяйствах и вкалывала угнанная с Украины молодежь – парубки та девчата ехали в товарных вагонах на Немеччину, наивно полагая, что заработают там кучу рейхсмарок, а попадали в рабство. Как и полагалось унтерменшам…
– Уже плизко софсем, – сказал Густав. – Во-он за той рощей! Там река и усатьба.
– Ваня, радируй: пехоте прочесать рощу, танкам укрыться.
Бедный малым ходом провел «Т-43» по просеке, свернув с дороги, и доехал до самой опушки.
Отсюда Шварценштайн был виден хорошо. Это была именно усадьба, а не замок. Резиденция какого-нибудь солтыса – уполномоченного графа.
Усадьба крепко сидела на возвышенности, гранича с маленькой речушкой, и в плане представляла трапецию, все стороны которой были застроены. В восточной части высился двухэтажный господский дом, а юго-запад занимала двукрылая хозяйственная постройка, выполненная как фахверк – черные балки красиво смотрелись на беленых стенах. На севере постройка замыкалась кирпичной стеной, в которой открывались въездные ворота.
Было заметно, что когда-то имение окружал ров.
Репнин присмотрелся. Похоже, что вода, заполнявшая ров, притекала из той самой речушки. От дубовой рощи до усадьбы тянулась травянистая низина, и лишь по бережку выстроились тополя.
– Пройти только там можно, – Федотов указал подбородком на строй тополей.
Геша кивнул.
– Я вот думаю, стоит ли…
– Девка же не виновата, – рассудил башнер.
– Тоже верно… Ладно, сходим. Информаторам НКВД – респект и уважуха…
Спрыгнув с танка, Репнин с Федотовым направились в глубину чащи.
– А мы? – высунулся Борзых.
– А вы технику стерегите.
Ваня надулся и скрылся в люке. К Репнину подбежал улыбающийся Климов.
– Здравия желаю, тащ полковник!
– Ну, без тебя никак!
– Ясно дело!
– Короче. В этой усадьбе держат одну женщину… Или девушку, не знаю. – Репнин подозвал робко приближавшегося Фезе. – Ближе подойди. – Густав подбежал. – Фройляйн Эльза кто? Баронесса?
– Йа, йа! Дас штимт!
– Так вот, товарищ лейтенант, баронесса фон Люттельнау, можно сказать, работала на нас, помогала нелегалам из нашей разведки, а теперь ее держат в этой усадьбе. Это усадьба фройляйн?
– Йа!
– Не обращай внимания, лейтенант, по-русски он чешет вполне сносно. Волнуется просто, вот и перескакивает с языка Пушкина на речь Гете.
Климов кивнул и спросил:
– Объясните, Фезе, одну вещь. Если баронессу вычислили люди из СД, то какого, простите, черта ее держат здесь? Почему не арестовали, не увезли в Берлин или еще куда, не расстреляли, наконец?
Густав нервно-зябко потер руки.
– Эльза много знает, в том числе отну… кляйн… одну маленькую тайну Геринга. И ее тержать здесь именно тля того, чтобы рейхсмаршал не смог добраться до Эльзы. Эльзе известен один тайник Геринга. Когта русские… когда вы наступали на Мюнхен, Геринг спешно вывез из Баварии свои коллекции картин, собранные в Италии…
