– Вы видите эти два креста? – Бакст поднимает на Дункан полные тревоги глаза. – Вы достигнете славы, но потеряете двух существ, которых любите больше всего на свете.
– Двух существ? Айседора с невнятной улыбкой смотрит на Леона Николаевича. – Кого же она любит больше всех на свете? Неужели Генриха Тоде? Кто такой, в конце концов, этот Генрих, чтобы его так любить? Да она уже, в этой сумасшедшей стране, начала забывать свое увлечение.
– Мать? Сестра? Кто-то из братьев? – сердце тревожно замирает, но Айседора уже знает, речь не о них. Тогда о ком же? Загадка…
Праздник шумит аж до пяти утра, в завершение Анна Павлова по просьбам гостей исполняет танец, и Айседора в который раз изумляется врожденному таланту великой балерины. Когда гости начинают разъезжаться, Анна Матвеевна тихо отводит в сторонку свою американскую гостью.
– В половине девятого у меня состоится репетиция с Мариусом Ивановичем Петипа63. Вы ведь еще не знакомы?..
Айседора отрицательно мотает головой. Имя великого балетмейстера она неоднократно встречала в газетах, могла видеть на афишах.
– Хотите поприсутствовать? Мариус Иванович будет рад познакомиться с великой Дункан.
Айседора восторженно принимает приглашение, и только в карете, юркнув по самый нос под меховое одеяло, понимает, что до репетиции остается каких-нибудь три с половиной часа, а следовательно, было бы проще остаться. Хотя вряд ли Анна не предложила бы ей для отдыха одну из комнат, если бы это было прилично. Без сомнения, Павлова считала, что Айседора пожелает привести себя в утренний вид, помыться, переодеться.
До гостиницы она добралась, мечтая только об одном, растянуться на мягкой широкой постеле, но о кровати лучше не вспоминать, в России такие кровати… перина пушинка к пушинке, стоит только прилечь на несколько минут, и проспишь всю зиму, точно мишка в берлоге. Именно поэтому она и не видела на Невском ни одного медведя, что они все дрыхнут где-то под снегом. Ей это объяснили знающие люди, так что она в курсе. Попив чая и действительно переодевшись, Айседора вернулась к Павловой в той же карете, что и приехала, после чего отпустила наконец возницу. Несмотря на то что Дункан старалась приехать в условленное время, репетиция уже началась. Павлова исполняла экзерсис у палки, в то время как пожилой джентльмен со скрипкой в руках отбивал смычком ритм. Репетиция длилась три часа, и это после вечернего спектакля и бессонной ночи! «Три часа подряд я провела в состоянии полнейшего изумления, следя за поразительными упражнениями Павловой, которая, казалось, была сделана из стали и гуттаперчи. Ее прекрасное лицо стало походить на строгое лицо мученицы, но она не останавливалась ни на минуту».
Айседора и сама привыкла к многочасовой работе, но это была совсем другая работа. Она слушала музыку или стихи и искала движение, которое могло бы наилучшим образом передать необходимое состояние, ждала, когда ее заполнит сила вдохновения, ощущение, когда не можешь не танцевать!
Классический балет требовал стальных мускул и невероятной силы воли, там, где танец должен был приносить радость, переходящую в восторг, суровый бог балета требовал каторжных усилий. «Весь смысл этой тренировки заключался, по-видимому, в том, чтобы отделить гимнастические движения тела от мысли, которая страдает, не принимая участия в этой строгой мускульной дисциплине. Это как раз обратное всем теориям, на которых я поставила свою школу, по учению которой тело становится бесплотным и излучает мысль и дух», – напишет в своих воспоминаниях Дункан.
В 11.30 тренировка была закончена, и Айседору пригласили позавтракать вместе с Мариусом Ивановичем и Анной.
Сама Павлова удалилась к себе, где, сняв белую пачку, вернулась, облаченная в модное неброское платье с шалью на плечах. Ровно в 12 часов подали на стол, уставшая и весьма проголодавшаяся Айседора с удовольствием уминала восхитительные пожарские котлеты, в то время как Анна почти ничего не ела и не пила. Лицо балерины казалось сделанным из воска, губы побледнели. Не мудрено, Дункан было жаль гостеприимную Павлову, по правде, она и сама еле на ногах стояла, но с другой стороны, сейчас Мариус Иванович уложит в футляр скрипку, закутается в волчью шубу, они сядут в экипаж, предоставив Анне высыпаться на здоровье.
Ничего подобного. В гостиницу Айседору в своей карете отвезла сама Анна Матвеевна, которая убедилась, что ее гостья добралась до «Европейской» в целости и сохранности, пожелала ей восхитительного дня и весело попрощалась, отправившись на репетицию в Императорский театр.
Даже если бы Анна вдруг встала перед Айседорой на колени, умоляя ее поехать с ней еще и в Мариинку, Дункан предпочла бы умереть на месте или даже расстроить добрейшую Павлову, лишь бы ее только допустили до святая святых собственной опочивальни.
Она поднялась в свой номер и, не раздеваясь, рухнула на ложе, проспав чуть ли не до вечера.
Ранние подъемы вообще не в стиле Дункан, но в ее первый приезд в Петербург эта пытка сделалась почти что обязательной для желающей узнать о балете как можно больше Айседоры. Так, едва отойдя от ужаса, в который повергла ее тренировка Анны Павловой, буквально на следующий день Дункан велела горничной разбудить ее в восемь утра, с тем чтобы посетить Императорское балетное училище.
Вот он – исток балета. Вот откуда вышли в свое время Кшесинская и Павлова… и что же? Все те же упражнения, что она видела в доме Павловой. Зеркала, деревянные перекладины для экзерсиса и никаких украшений в длинных неприветливых залах, кроме, разумеется, портрета его величества. Нет, если бы это училище хотя бы ненадолго попало в умелые ручки Дункан, она повесила бы изящные шторы, расположила статуи, расставила греческие вазы, привезла экзотические вьющиеся растения, да, она разбила бы зимний сад, почему нет? Хорошенькие, одетые в хитоны детишки бегали бы среди этих ваз, представляя себя то мотыльком, а то падающим и кружащимся в воздухе листочком. она бы украсила стены картинами на мифические сюжеты и меняла бы экспозицию раз в месяц, чтобы дети учились понимать и передавать послание художника посредством танца. Она бы пила чай, окруженная крошечными нимфочками, и мальчики-купидоны плясали бы рядом, играя с луком и стрелами… ах, мечты… «Я пришла к глубокому убеждению, что Императорское балетное училище враждебно природе и искусству», – делает вывод Дункан.
11 февраля 1905 года происходит событие, которое станет поворотным не в жизни нашей героини, а скорее в становлении русской школы танца «Модерн», движенческой практики по методике, разработанной Айседорой Дункан. В этот день в Петербурге Айседора танцует спектакль и после, как это бывало у нее достаточно часто, остается после выступления, дабы пообщаться с желающими. В числе внимающих Дункан – молодая женщина на два года старше ее самой – Элла (Елена) Ивановна Книппер-Рабенек64, урожденная Бартельс – танцовщица, которая со временем станет первой и наиболее талантливой и удачливой последовательницей Айседоры Дункан в России. Непродолжительный разговор с демонстрацией основ движения и самых простых упражнений, которые Дункан использует в собственном тренинге, разожгут интерес Эллы настолько, что она сначала поедет за Айседорой в Москву, собственно, там Рабенек и жила, а затем в Германию. Дабы однажды постучаться в дверь только что открытой школы Айседоры Дункан и обрушиться на не подозревающую о ее существовании Елизавету с единственной просьбой – позволить ей остаться и учиться.
