– Передай ей, что всякая дура не станет учить меня, какие декорации требуются для Ибсена! – брызгал в ответ слюной Крэг.
– Господни Крэг склоняется перед вашим мнением и впредь будет делать все возможное, чтобы угодить вам, – не моргнув, перевела Дункан.
– Очень хорошо, пусть знает свое место, – Дузе разворачивалась и уходила, не дослушав ответа.
– Элеонора считает тебя великим талантом, она заранее представляет себе, как замечательно будет выглядеть эта сцена, и трепещет от предчувствия, что стоит на пороге грандиозных открытий, – Айседора повисала на шее своего возлюбленного, понимая, что только что спасла спектакль. Собственно говоря, она верила в гений Крэга и способность видеть прекрасное Элеонорой Дузе. Все, что требовалось в данной непростой ситуации от Дункан, – это сделать так, чтобы Элеонора не увидела декораций до тех пор, пока они не будут готовы полностью, как говорится, во всей красе. Потому как, обнаружь Дузе на сцене фрагмент будущих декораций, она не сумеет представить себе, как это может быть прекрасно в дальнейшем, и не позволит продолжить работу.
Понимая это, Айседора тратит уйму сил, хитрости и личного времени, дабы под любым предлогом не пускать Дузе в театр, где рабочие сцены и специально приглашенные художники под руководством Гордона Крэга создают декорации к ее спектаклю.
Часами Айседора гуляла с Элеонорой по садам и паркам, зачастую пропуская время сцеживания молока, что доставляло ей массу неприятных ощущений. Кроме того, она была еще очень слаба после родов, да и малышка смела рассчитывать хотя бы время от времени видеть перед собой родную маму, но… забота о карьере Крэга занимала практически все время Айседоры.
Впрочем, Крэг тоже не сидел сложа руки. С утра до вечера он собственноручно рисовал декорации, понятия не имея, как без переводчика объяснить план действий рабочим и приглашенным художникам. Весь задник писался на мешковине, но так как не было никакой возможности достать такое огромное полотнище, какое видел Гордон Крэг, пришлось покупать готовые мешки, затем распарывать их и снова сшивать. Однажды, забежав в театр с корзинкой для пикников, в которой лежал обед, Айседора наткнулась на толпу молчаливых старух, которые, восседая на сцене, сосредоточенно сшивали куски мешковины. Со стороны это выглядело, как какой-то колдовской шабаш времен Средневековья. Айседора была просто поражена увиденным. Вывалив на стол содержимое корзинки и ничего не объясняя, Крэг вытолкал подругу за дверь, шипя ей на ухо:
– Делай что хочешь, но эта дура не должна проникнуть в театр, пока я не закончил своей работы.
И на возражение Айседоры о том, что Дузе все время спрашивает о своих декорациях, уже несколько раз пытаясь прорваться мимо подкупленной администрации, он только заскрипел зубами:
– Если она войдет, я сажусь в поезд и уезжаю. Понятно? Ты меня знаешь.
Да, Айседора знала Крэга и понимала, что этот человек из одного только принципа способен испортить не только все, что уже сделала она, но и свою собственную жизнь. Конфликт с Элеонорой Дузе мог дорого обойтись Крэгу в дальнейшем.
Во всей этой кутерьме Айседора нет-нет да и наведывалась в банк. Увы, школа отнимала еще больше денег, чем некогда храм, кроме того, она несколько месяцев не работала из-за беременности, а теперь вдруг ввязалась в новую авантюру. Нужно было срочно восстанавливаться и приниматься за дело. За годы борьбы с нищетой Айседора научилась полагаться на себя одну, прекрасно понимая, что зарабатывать в доме Дункан больше некому. Ну, разве что еще Елизавета, но и та совсем оставила частную практику, посвящая все свое время сорока дунканятам.
Впрочем, она не докладывала о своих трудностях ни Гордону, ни Элеоноре. Он был слишком поглощен своей работой, полагаю, ему даже не пришло в голову, что затраченные на поездку Айседорой деньги было бы неплохо когда-нибудь возместить ей. Что же до проблем с содержанием школы, равно как и дальнейшая жизнь Айседоры… такие мелочи его вообще не интересовали. Перед Дузе Айседора должна была выглядеть беспечной, довольной жизнью богачкой. Поэтому она никому ничего и не говорила, с нетерпением ожидая, когда же наконец Элеонора увидит плоды труда ее «гения» и Айседора сможет отправиться на очередные заработки.
Вскоре Крэг действительно назначил день, напомнив Айседоре свою угрозу относительно несвоевременного посещения театра Дузе, а она в который раз поклялась, что граница на запоре, а она, верный страж, боевая амазонка и вагнеровская валькирия, исполнит свой долг.
В день, который Крэг выбрал для демонстрации перед Дузе своих декораций, не доверяя торопливой Элеоноре, Айседора сама заехала за подругой и повезла ее в театр. «Она была в состоянии страшного нервного напряжения, и я боялась, что оно каждую минуту может разразиться бурей, как грозовая туча», – пишет в своих воспоминаниях Дункан.
Всю дорогу они молчали, каждая думала о своем: Дузе – о возможном разочаровании, а следовательно, неминуемом скандале и необходимости нанимать другого декоратора, Айседора опасалась, что в голове Элеоноры уже нарисована определенная картина того, как и что должно быть на сцене, а что Гордон не угадал, она была более чем уверена. В конце концов, она же видела эскизы и макеты сцены, она носила ему в театр обеды и ужины и знала, что Дузе увидит совсем не то, что желает. Если Дузе выгонит Крэга, тот смертельно обидится прежде всего на Айседору и бросит ее. Кроме того, в случае провала ее ждал и разрыв отношений с Элеонорой.
В театре их тоже не сразу пустили в зал, так как не все было готово. Дузе металась по вестибюлю, заламывая руки, ей казалось, что безумный Крэг разнес ее сцену в щепки и после его работы ей придется, чего доброго, делать ремонт. «Я поглаживала ее руку и приговаривала: “Скоро, скоро увидите. Немножко терпения”. Но я дрожала от страха при мысли о маленьком окне, принявшем гигантские размеры», – напишет Айседора.
Служители таинственно улыбались Элеоноре, умоляя посидеть хотя бы пять минут, кто-то из местной администрации предлагал чашку кофе или бокал вина. Время от времени из зала доносились проклятия Крэга. Наверное, Айседоре следовало немедленно побежать к нему, объяснить, перевести рабочим слова мастера, но она опасалась оставить Элеонору одну.
Наконец, двери королевской ложи распахнулись, и Дузе бросилась туда, не обращая внимания на услужливые поклоны. Они застыли рядом, Элеонора вцепилась пальцами в бархатную обшивку кресла, медленно, в полной тишине поднимался занавес.
Не в силах справиться с нахлынувшими на нее чувствами, Элеонора порывисто сжала пальцы Айседоры, а потом бросилась ей на шею! Это был настоящий, неописуемый восторг! Глаза подруг увлажнились слезами радости. Тут же позвали Крэга, и тот появился не как победитель и завоеватель, а неуверенной походкой маленького мальчика, его очки запотели, и, протирая на ходу стекла, он кротко улыбался, близоруко щурясь и тоже чуть не плача от счастья.
Взволнованная Айседора не сразу сообразила, что Дузе говорит, быстро, весело, роняя счастливые слезы и то и дело пытаясь обнять окончательно стушевавшегося Крэга. Запоздало она попыталась перевести, тут же сбилась, начала снова и, в конце концов, затихла. Перевод был не нужен.
