Я обреченно смотрел, как в окошке для пароля появляются
цифры. Идиот, идиот, идиот!.. Какие только хитрые пароли не придумывал!.. Как
страшился хакеров, особенно самого неуловимого из них и умелого, Охренника,
который, говорят, мог взломать все. Он уже взламывал сверхзащищенные сайты,
похищал секретные материалы. Когда я однажды поинтересовался, почему такое
странное прозвище, мне с восторгом объяснили, что он работает или работал
ночным охранником, так и подписывался, потом изменил букву. Но Охренника нет,
сверхсекретную директорию я раскрыл сам…
Лордер обливался потом, снял даже рубашку, голое до пояса
тело блестело от влаги. Он шумно дышал, глаза зло сверкали, а под смуглой кожей
ходили тугие желваки.
После последней цифры они не меньше пяти раз прошлись по
всем цифрам, наконец Челлестоун нажал на ввод, и…
Все разом вздохнули, а Челлестоун панибратски хлопнул
Лордера по мокрой спине. Пока еще не видели текста, но пароль сработал,
директория раскрылась, как устрица, которой подрезали мускулы.
Я чувствовал почти физическую боль. Когда компы появились,
они в любом доме стояли, как холодильники, телевизоры, кондишены и другие
простые вещи, что просто служат. Но комп сумел стать в каждой семье частичкой
души, и сейчас я сцепил зубы, чувствовал, что меня вскрывают острым ножом, ко
мне заглядывают во внутренности.
Лордер, наконец, вскрыл последнюю директорию, я увидел, как
торжествующая улыбка осветила его суровое лицо. Курсор набежал на значок
текстового файла, я услышал щелчок. Отсюда мне не видны буквы, но эти шестеро
заговорили, бросившись к экрану все разом. Самое время выхватить у них
пистолеты и начать стрелять. Или шарахнуть каким-нибудь гаечным ключом, выскочить
наверх, обезоружить капитана Джессику, повернуть корабль в сторону наших вод…
или хотя бы подать по радио сигнал SOS.
Вместо этого я застонал сквозь зубы, зажмурился. От экрана
донесся голос Челлестоуна:
– Ого!.. Это ж на что он замахнулся…
И голос Соммерга:
– Да, самонадеянно… Но не по теме.
Лакло сказал торопливо:
– Соммерг, не делайте никаких выводов!.. Это, конечно,
не поможет в решении наших проблем, однако Владимир наверняка станет с нами
сотрудничать! А совместно разработаем такие программы, что никаких кризисов не
будет и в помине!
Я медленно поднял веки. Пятеро еще всматривались в экран,
только Лордер заправил пачку бумаги в принтер, нажал на пиктограмму печати.
Скоростной принтер тут же мягко застрекотал, выплевывая странички. Я смотрел на
растущую горку обреченно, это уже близко к катастрофе. Когда принтер умолк,
стопка белых листов была толщиной в четыре пальца.
Челлестоун проверил, подмигнул мне.
– Ровно шесть экземпляров! Ни одним больше.
А Лакло откровенно хохотнул:
– Мы слово держим!
Соммерг и Лордер взяли свои экземпляры и ушли молча. Все
понятно, никто слово держать не собирается, но сперва хотят прочесть.
Во-первых, я мог обмануть их, дать не ту работу. Во-вторых, в этой работе могут
оказаться те изюминки, которые можно попытаться украсть, приспособить в своих
работах… А потом, когда прочтут, ессно, отошлют файл в свой центр…
Обо мне просто забыли, что понятно. У них в руках моя
основная работа, в ней может быть спасение западной цивилизации… или же
приближение ее краха.
Я остался там же, в кресле. Уже не притворяясь, что
раздавлен, я в самом деле чувствовал себя так, словно попал под асфальтовый
каток. Великие идеи безжалостны. Да, Юса должна быть принесена в жертву, ибо
что такое это временное образование, так и не ставшее даже народом, на огромной
планете?.. Но все эти шестеро – юсовцы. Им это не понравится, очень не
понравится…
В Юсе уверены, что честность, порядочность, благородство –
существуют только из-за какой-то неопытности и наивности. Мол, развелось
полусумасшедших проповедников, вот люди им и поверили. А вот у нас, в
Юсе, – умные, практичные. Нам по фигу любовь и высокие страсти, честность
и слово чести: надежнее перепоручить адвокатам, а отношения между Ромео и
Джульеттой для верности надо скрепить брачным договором, где по пунктикам
расписать: что, кому и за что. Будет убита сама любовь? Ну и фиг с нею, зато не
будет и страданий!
Животное и юсовец полагают, что их дело – жить и
наслаждаться жизнью. Человек же жизнь принимает за возможность что-то сделать.
Вообще немного стоит жизнь того, для кого она дороже всего на свете, потому
жизнь юсовцев должна быть не дороже жизни комаров, которых убиваем без
угрызений совести.
Наверняка есть местечко, подумал я раздраженно, где мне
жилось бы лучше… и где будет житься лучше. К примеру, мне предстоит пожить под
хрустальным куполом Марса, буду водить большие звездолеты между галактиками… но
пока что я здесь. А значит, мне здесь жить и работать так, как надо. Чтобы
потом меня взяли в будущие тела, как прошедший горнило испытаний образец.
Глава 11
В салоне самолета весь мой ряд кресел пуст. Можно пересесть
поближе к окну или подальше от туалета, понаблюдать облака внизу или послать
стюардессу за новой порцией марочного кагора. В общем салоне свободных мест
нет, там битком, но здесь, в первом классе, все еще непривычная для россиянина
роскошь.
С борта самолета я вошел в Инет, коннект непривычно
медленный, едва дождался загрузки своего сайта, поспешно заменил пароль. Книга
не готова, не готова, не готова!.. Шестеро инфистов сдержат слово, теперь
уверен, даже знаю, но вдруг кто-то решит познакомить свое начальство с моей
рукописью из других соображений? Еще не понимают, что рукопись не готова. Еще
не понимают, что значат баги в этом случае…
Стюардесса бодрым голосом сообщила, что в Москве, где
приземлимся через полчаса, прошел сильный ливень с градом и ураганом. Вырвало с
корнем около тысячи деревьев, повалено столько-то столбов, кое-где нарушено
движение троллейбусов, но сейчас уже все спешно восстанавливается, а к моменту
посадки самолета все будет о’кей. Разве что стоит одеться потеплее: из-за
обильного града, что в некоторых местах укрыл землю на десять сантиметров,
температура воздуха с тридцати пяти упала до шестнадцати.
В коридоре, через который проходят все пассажиры на предмет
выявления запрещенных к ввозу предметов, хороший яркий свет, телекамеры
рассматривают без всякой скрытости, как это все еще делается в театрах или на
званых банкетах. Пока я шел от одной двери к другой, вэбкамеры сверили мой
портрет с тем миллионом разыскиваемых или даже просто подозрительных, что
добавились в последнюю минуту, программы перерыли все в архивах, и когда
таможенник вежливо улыбнулся и, протягивая паспорт, сказал: «Добро пожаловать
домой», я убедился, что меня пока никто не разыскивает, а с бандитами я не
схож.
На выходе служащие аэропорта косились подозрительно, не
часто видят пассажира, что не только без багажа, но даже в руках пусто, а сам в
легкомысленной майке и в шортах. Но я не видел ни таможенников, ни толпы
желающих улететь или встречающих, проломился к выходу.
