Когда книги начали переводить в электронную форму, смайлики
стало возможным делать уже не застывшими, как на бумаге, а подмигивающими,
кривляющимися, показывающими язык или делающими рожки. Авторы начали
использовать звуковые и световые эффекты для оформления. Иллюстрации стали
живыми, изображения начали двигаться, рубиться мечами или целоваться.
Пространство для текста все больше суживалось, наконец осталось только для
коротких комментариев, самых необходимых, но я исповедовал принцип, что любые
комментарии – это таблички на дереве с надписью «Дерево», потому отказался
полностью, все надо уметь выражать в действии, жесте.
Благовещенский даже на смайлики перешел запоздало: они уже
из смайликов плавно переходили в импы, а он только-только осваивал первые
улыбочки, что и дали название самим значкам, хотя смайликами потом назывались
даже вот такие значки, к примеру:
(…!…) – жопа обыкновенная
(……!……) – жирная
(…….) – плоская
(!) – тощая
{…!…} – шикарная
(…*…) – геморройная
(…zzz…) – усталая
(…?…) – безмозглая
(…о…) – пользованная
(…0…) – много раз пользованная
(…$…) – новорусская
(…x…) – поцелуй меня в жопу!
(…Х…) – оставь мою жопу в покое!
Старшее поколение морщилось, называло это то андергаундом,
то маргинальной культурой, но могучая орава значков вторглась в крохотную
тридцатидвухбуквенную группку и почти поглотила их в своей стотысячной массе.
Пришлось со значками считаться всем, даже самым высоколобым консерваторам, а
пока они осваивали эти дополнительные значки, усиливающие выразительность
текста, я уже перешел на полную, как поначалу называли, за неимением термина,
кинематографичность. Потом утвердилось название пасбайм, то есть пассивных
байм, в отличие от просто байм, где игрок с самого начала полный творец мира и
хозяин своей судьбы и судеб всех встречных.
Другие авторы перешли на пасбаймы позже, перешли вынужденно,
куда денешься, читательский спрос диктует форму изложения. Не хочешь – выбирай
другую профессию.
Так что сейчас книги состоят из импов – богатейшего набора
символов, картинок, звуков, и это уже молодым ребятам почти что привычно. Это
не тридцать две буквы! Уже в самом начале перехода на импатику были тысячи и
тысячи сэмплов, а теперь пишущие оперируют набором в сотни тысяч, миллионы
знаков, изображений, звуков. На подходе вибротактильные символы, феромоновые,
если на пальцах – запаховые, а затем и вовсе галюцигенные, прямо воздействующие
на нервную систему.
Благовещенский быстро спрятал деньги в карман, а сам
тараторил и тараторил, и все про высшую роль культуры, про ее истинную
непроходящую ценность, про ее величие и значение… Как хорошо понимаю тех, кто
при слове «культура» хватался за пистолет!
– Ты в ЦДЛ сегодня пойдешь? – спросил он наконец.
– А что там?
– Презентация нового сборника стихов Тишкевича!
– Ого, – удивился я. – Издали?
– Ну, не совсем… В Интернете разместил.
Я вспомнил Тишкевича, одного из самых тупоголовых
консерваторов, до последнего клял засилье техники и всевластие Интернета.
– И уже презентация? Раньше размещение в Интернете
вообще публикацией не считали…
– Смотря какая публикация, – сказал он
торопливо. – Придешь? Клянусь, не попрошу меня угостить ведром черной
икры!
Я отмахнулся.
– Извини, работать надо. Бывай!.. Барбос, домой, домой,
не прикидывайся глухим.
Я почти вбежал под козырек, обливаясь потом, а когда
открылась дверь, вдвинулся тамбур, мокрый, будто меня обрызгало из поливочной
машины. В тамбуре вообще прохладно, работает кондишен, но Барбос все равно
плелся недовольный, не успел обнюхать весь район.
Импатика, как ни странно, несмотря на все ее богатство,
пробивалась долго и трудно. У книги есть то неоспоримое преимущество, которое
не могли отобрать ни кино, ни телевидение, ни даже баймы: она интерактивна уже
по самой природе букв, этих крохотных символов, таких невзрачных, таких
простеньких, таких обезличенных самих по себе.
Читающий книгу сам творит себе фильм, даже не фильм, а целый
мир: создает пространство, населяет его персонажами, общается с ними. Что
создает именно каждый читающий, видно уже из того, что по одной и той же книге
каждый лепит нечто личное. Если в фильме все для всех одинаково, то в книге
фразу: «Вошла красивая девушка», все сорок тысяч человек, купивших книгу,
рисуют себе сорок тысяч разных красоток: худых, толстеньких, рослых,
дюймовочек, стриженых, длинноволосых, блондинок, брюнеток, с мощным выменем или
вовсе без сисек, нордических, монголовидных, с кольцом в носу или без…
Я первый придумал паллиатив: начал создавать ветви сюжета.
После обязательной для всех первой сцены давал вариант, условно говоря, «да или
нет», а затем разрабатывал каждый в отдельности, а там давал возможность
выбирать еще и еще. Таким образом, читатель мог выбрать вариант действия, как
бы поступил именно он, и потому к финалу книги каждый приходил с закономерным
результатом.
Конечно, это не сорок тысяч миров, как при чтении письменной
книги, больше чем просто на сорок разных ветвей у меня сил не хватало, но и то
для большинства авторов просто недостижимо: едва-едва набирают три-четыре
непротиворечивые концовки. Правда, сорок тысяч и не требуется. На самом деле
разброс вкусов не настолько велик, как кажется. В этом убеждается каждый автор,
поставивший книгу в Сеть или же выслушивающий комментарии к уже вышедшей из
печати.
Сперва все отзывы выглядят яркими и свежими, потом начинают
повторяться, а затем уже свежая мысль или пожелание вообще редкость, наконец,
автор видит, что все его читатели укладываются в десяток, если не меньше, четко
очерченных категорий. Вкусы и пристрастия, увы, у большинства одинаковы. Чтобы
услышать что-то иное, надо вообще сменить жанр, написать нечто рассчитанное на
принципиально другую аудиторию.
Конечно, видеокниги потеряли многое из того, что присуще
книгам: метафоры, многозначность слов, иные истолкования уже известных
символов, что позволяет создавать намеки, юмор оттенков, но зато прибрели то,
чем отличается век нынешний от всех веков предыдущих: огромное, просто
невообразимое количество информации, вбитой в каждый текст! На этом фоне потери
буквенных метафор не больше потерь умения плести кнуты или разжигать огонь
трением. Да, современный человек не умеет ни того, ни другого, но кнут ему без
надобности, огонь зажжет от зажигалки, зато сохраненные время и усилия потратит
на что-то более полезное.
Барбос первым врывается в квартиру, делая вид, что ноги
можно не мыть, чует, когда в самом деле эту процедуру прыганья в ванну можно
пропустить, ринулся к миске, оглянулся с укором.
