Правда, иногда какой-нибудь Вася Пупкин победно заявляет: а
я вот люблю править и переписывать! Ну, я молчу, что ответить? Это же Вася
Пупкин, не Бальзак, который начинал писать только тогда, когда в ломбард сдавал
одежду с себя, а сам сидел, завернувшись в одеяло. Это не Эмиль Золя, который
выстригал себе половину головы, чтобы сидеть и писать до тех пор, пока отрастут
волосы… Да любой из великих, чья жизнь хоть малость известна, ненавидел писать!
Любой. Любят писать только графоманы. И, если следовать фразе Льва Николаича,
то в литературе остались бы одни графоманы.
Увы, настоящие писатели-профи только любят придумывать
произведения. Придумывать идеи, необычные темы, незатасканные образы, яркие
повороты сюжета. Но когда дело доходит до воплощения всего великолепия в
тусклые значки на бумаге, вот тут писатель и скисает… зато графоман мчится во
всю прыть! Тут-то и начинается мерзкая, гадостная, ненавидимая профессионалами
черная работа по правильному размещению значков алфавита на бумаге или экране
компа.
Я обернулся в сторону кухни, гаркнул:
– Кофе!..
Прислушался, однако новая кофеварка работает бесшумно, не
проверишь – услышала или глуховата на один сенсор, как предыдущие модели.
Чертыхаясь, поднялся, на экране тем временем ожили и задвигались персы. В
далекие времена их звали, сам застал ту дикую эпоху безкомпья, персонажами.
Обычно я работаю с персами, которых сам создаю и которых
контролирую в каждом движении и каждом слове. Но для этого романа
воспользовался системой андирект контрол, когда на своего персонажа можешь
воздействовать только косвенно. Я не могу его послать, скажем, повеселиться с
девчонками, если он, к примеру, дни и ночи сидит над книжками, но могу в опциях
сдвинуть рычажок слухов, когда о нем начнут говорить в компаниях, как про
импотента или любителя мальчиков, и он вынужденно явится в веселую компашку и
«докажет», что с ним все в порядке.
Андирект контрол, как я понимаю, появилась как реакция на
разглагольствования тех дурней, которые еще в старое бумажное время доказывали,
что писатель не волен над своими персонажами. «Они живут своей собственной
жизнью, они сами идут, куда хотят». Самым ярким из этих «свободных» был Юрий
Олеша, хотя его современники утверждали, что это было не больше, чем кокетство
перед читателями, а сам он всегда знал, чем начнет и чем закончит роман, не
знал только, чем заполнит середину.
Вообще-то андирект, в самом деле, точнее отображает жизнь,
ибо никто из нас не в состоянии напрямую воздействовать на окружающих людей.
Разве что на своих детей, да и те могут заупрямиться, тут срабатывает система
косвенных приманок: «не пойдешь играть, пока не сделаешь уроки», «будешь хорошо
учиться – куплю велосипед», – а в отношении взрослых такими побудительными
причинами может быть все, что угодно, начиная от простой податливости женщин,
где рычажок можно сдвинуть от минимума до максимума, до изменения жалования и
пр.
Я не могу, скажем, заставить своего перса съехать с этой
квартиры и переселиться в нужный мне район, но я могу парой нехитрых комбинаций
поселить рядом с ним пьяного негра Васю, который будет срать в лифте и в
подъезде, расписывать стены, блевать под дверью, в то время как в нужном мне
районе уже выстроен и сдается комиссии дом, где все жильцы заранее принимают
меры, чтобы таких раскованных демократов в свой дом не пустить.
Но, конечно, я предпочитаю старомодный прямой контроль над
персонажами. Он проще, дает эффект немедленно. Его нещадно эксплуатируют
начинающие, но это вовсе не значит, что профессионалы должны его избегать, как
сейчас все еще избегают изображений свастики, серпа и молота, красных звезд,
снопа пшеницы, голубого цвета и прочего-прочего лишь на том основании, что эти
изображения чем-то себя «запятнали».
Прямой контроль, в моем понимании, это и есть искусство, а
этот андирект – ближе к дипломатии, к средствам воздействия на толпу всяких
СМИ, вообще больше похоже на реальную жизнь, а почему я, писатель, должен
копировать жизнь, если реально только искусство, а так называемая реальная
жизнь – всего лишь его бледная тень?
Если я всего лишь следую за своими героями, то какой я
творец? Не говоря уж о Творце. Я всего лишь бытоописатель жизни героев, а быт у
них обычно серенький, скучненький, подвиги и прочие яркие моменты бывают редко.
Если вообще бывают. А искусство – это умение отбирать только яркие моменты из
жизни своих персов, даже если это самые серенькие людишки. Вон Гоголь взял
самого серенького человечка на свете, но не следовал за ним, скрупулезно
фиксируя, что ест да где бывает, а сразу взял самое значительное и ключевое
событие в его жизни: кража шинели!
Наши дети… пусть внуки, уже и представить не смогут такой
убогий мир, когда литературное произведение имело только один смысл… ну, в
нашем значении, один сюжет, один уровень сложности. Конечно, гении древности,
всякие шекспиры, ухитрились даже в буквенную форму заталкивать два-три смысла,
вон в Коране вообще семь толкований в каждой строчке, но то исключения, а сейчас,
будь добр, подай гарантированные пять уровней сложности, пять различных
вариантов концовок, да к тому же еще не скатись в примитивную бульварщину!..
Глава 7
Этот роман я задумал сделать инвариантным с первой же главы,
это уже уровень мастера, но я прекрасно знаю, что уровня мастера я достиг
давно. В этом романе я собирался сделать первую развилку от выезда из
отцовского замка, так сказать, классический камень с надписью, вправо – будет
то-то, влево – то-то, а прямо – о камень навернешься, но потом, как обычно в
таких случаях, пришла идея, нахлынула, залила поверх ушей, и я с самой первой
главы придумал, как можно пустить два взаимоисключающих варианта хода событий,
а потом каждый из них разветвится еще на три или пять дорожек, каждая из
которых будет неминуемо вести либо к женитьбе, либо к гибели… но и там оставлю
тщательно упрятанный логический ход, чтобы можно вывернуться, то есть в одном
случае не жениться, в другом – не погибать, а снова на коня и с шашкой на
врага…
Инвариантность, ессно, ценится в этом мире выше, чем прямой
вариант, когда читатель не может сделать шаг вправо или влево, потому все
начинающие тут же сразу пытаются проявить себя в таком варианте, но это все
равно, что новичок, выходя на помост, пытался бы взять рекордный вес чемпиона мира.
Потому те трезвые, которые понимают необходимость
тренировок, или повышение мастерства, как ни занудно это звучит, все же учатся
делать прямые романы. Они пользуются стабильным спросом, инвариантность – это
для эстетов, тем более путь этот для автора чреват, ибо платят за прямой
вариант и инвариантный одинаково. Ну, почти одинаково. Разница только в том,
что инвариантный доиздается намного чаще. Выигрыш здесь совсем малый, а состоит
он в том, что инвариантные охотно берут и «прямые» читатели, причем проходят
только по одному разу, и эстеты, которых совсем немного.
Это уже потом «прямые» читатели начинают пробовать другие
варианты пути, с изумлением обнаруживают, что вот таким способом можно пройти
еще интереснее, удовольствия от прочтения книги еще больше, говорят о своей
находке приятелям, те сообщают о своих открытиях, и вот следующую мою книгу уже
ждут, а едва выходит из печати, расхватывают.
