Ее голос прозвучал настороженно:
– Спасибо, но… что за просьба?
– Я пишу в стиле импатики, – объяснил я. – К
счастью, я из тех писателей, кто сумел приспособиться к этому сумасшедшему
миру. Стыдно признаться, даже преуспеваю… Но все потому, что работаю, как черт!
И сам для себя застругиваю карандаши и чиню перья. Вот сейчас у меня беда,
маловато подходящих сэмплов…
Она еще не произнесла ни слова, но я ощутил, что на том
конце провода потеплело, приятно услышать коллегу, да еще и такого, кто
преуспевает: это как бы значит, что есть надежда и для нее. Я сделал паузу, а
она, как и ожидалось, тут же спросила живо:
– Сэ… как вы сказали, сэмплов?
– Да, – ответил я. – Это такие кусочки
театрального действа… Словом, вы могли бы помочь мне. Гонорар оговорим
отдельно, но это где-то в пределах пятисот долларов за вечер.
На том конце провода послышался подавленный не то вскрик, не
то вздох, это же бешеные деньги для безработной актрисы, однако в ее голосе все
еще прозвучали сомнение и настороженность:
– Да, меня интересует… даже очень, скажу честно,
однако… все-таки нельзя ли чуть подробнее насчет «театрального действа»?
Я не сразу врубился, потом воскликнул:
– Ах, вот вы о чем! Простите, мне надо было сразу
яснее. Черт, пишу вроде бы четко и ясно, даже повторяю, чтобы легче вдолбить в
пустые головы, но когда надо говорить, то… Конечно же, ничего общего с
оказанием эротических услуг. И никаких порносьемок или чего-то подобного. Это
что-то ближе к нащелкиванию фотографий. Писателям всегда недостает типажей, это
у нас профессиональная беда. В год надо выдавать хотя бы две-три книги, на
каждую десяток персов… персонажей, если по-старинному, всю родню и знакомых уже
использовал, как догадываетесь…
В ее голосе послышалось огромное облегчение:
– Фу-у, это мне подходит! Спасибо за предложение.
Говорите, что для этого надо сделать?
– Записывайте адрес, – сказал я. – Работаю,
как и все писатели, дома, так что здесь и помучаю вас немного перед
фотоаппаратом. Или кинокамерой. Уверяю вас, не придется даже раздеваться.
Чувствовалось, что она улыбнулась:
– Теперь верю.
Звонок, я метнул взгляд на часы, ровно три, открыл дверь,
Кристина вошла горячая, как разогнанный проц без кулера, безукоризненное лицо
без следов косметики, только умелая татуажь, слегка увеличенные и приподнятые
губы, сунула мне папку.
– Привет! Здесь некоторые проекты, прикидки, типовые
договора… У вас холодную воду еще не отключили?
– Н-нет…
– Тогда я воспользуюсь?
– Да-да, конечно, – сказал я торопливо.
Вообще-то любому гостю, по правилам этикета, надо прежде
всего показать, где туалет и ванная, а если туалет с какими-то прибамбасами и
наворотами, то и подсказать, как ими пользоваться. А то несчастный гость то не
умеет запереться, то никак не вытащит бумажку, то из воды только кипяток,
однако Кристина освоилась здесь в прошлый раз раньше, чем я успел раскрыть рот.
А сейчас ухитрилась прийти минута в минуту в три часа, как и договаривались,
прямо не женщина, а киборг какой-то.
Кристина на пути к ванной ухитрилась сбросить шорты, ее
трусики такие же ослепительно белые, как и ее кожа там, под ними, уже видел,
помню, хрен забуду.
Вода зашумела, донесся легкий вскрик, смех, но я сумел
заставить себя удалиться в комнату. В папке, что она принесла, не только с
десяток листов, но и лазерный диск, слава богу. Я погрузился в чтение,
стараясь, чтобы моя рожа не слишком уж выказывала страстное нетерпение все
бросить и… ну да, пойти к ванной, побеседовать, стоя в дверях о… конечно же,
некоторых проектах, прикидках, типовых договорах.
Многие из старшего поколения так и не смогли сжиться с
мыслью, что их постоянно видят, наблюдают, снимают, запечатлевают. Раньше это
было только на улицах, в людных местах, на вокзалах да у входа на стадион, а
теперь скрытые телекамеры стоят даже в квартирах. Молодежь, понятно, приняла,
как естественность, а старшие долго то и дело вздрагивали, чувствуя на себе
ощупывающие взгляды телекамер. В туалетах старались встать так, чтобы
заслониться от возможного наблюдения, у себя дома перестали расхаживать нагишом
и ковыряться в носу, а ложась в постель с женщиной, снова начали гасить свет,
как делали, по слухам, наши деды.
Одно время, говорят, даже резко снизилось число перверсий.
Одно дело, если болен и ничего не можешь сделать со своей предрасположенностью
к гомосексуализму, другое – если балуешься от сытости, ищешь новых ощущений.
Этим пришлось в большинстве отказаться, ведь большой разницы, собственно, нет,
трахнешь ты в анус женщину или мужчину, но в последнем случае попадаешь на
особый лист… Вернее, в особый файл. И пусть в обществе громогласно
провозглашена свобода всех этих отношений, но надо считаться и с глубоко
скрытым неприятием гомосеков, так что многие решили не портить карьерку ради
пустяковых вообще-то забав.
Она вошла в комнату, свежая, легкая. На меня пахнуло волной
прохлады, ароматных запахов. В ванной таких нет, явно принесла с собой, зараза,
как и успела, я ничего не заметил.
– Уже просмотрели, Владимир Юрьевич?
– Знакомлюсь, – буркнул я.
– И как вам?
– Еще не определился, – сказал я важно.
– О, вы тугодум?.. Впрочем, это я уже заметила.
Она снова в одних трусиках, что не трусики вовсе, а ниточка
для поддерживания олдейса, и, конечно, без лифчика. Омытые холодной водой тугие
груди напряглись, застыли, как вырезанные из мрамора, даже не колышутся,
отвлекая от великих мыслей.
Я вперил глаза в лист бумаги, но видел всем существом, как
она села напротив, легкая и прохладная, смотрит на меня так же изучающе, как я…
должен смотреть на бумаги. В этом какой-то подвох, не могут такие эффектные
женщины быть доступны таким, как я. Нет, понимаю прекрасно, что самый великий
человек на свете – я, но понимаю так же трезво, что остальное людство до
понимания такой простой истины еще не доросло, и потому у какого-нибудь банкира
или хозяина большого рынка куда больше шансов заполучить таких женщин, покупая
их внимание «мерсами», особняками, виллами в экзотичных морях, бриллиантовыми
колье…
Все-таки боковым зрением я видел, как ее красиво очерченная
грудь вызывающе смотрит прямо на меня, в неловкости поерзал, Кристина спросила
ангельским голоском:
– Что-то не так?
– Все так, – ответил я, старательно изучая бумаги,
потом наконец оторвал от них взгляд и прямо посмотрел ей в лицо, – но вы
можете поверить, я не пользуюсь фильтрами…
Она отмахнулась с великой беспечностью.
– Ничего, я настолько привыкла, что сейчас подростки
видят сквозь одежду, что начала воспринимать одежду без всякой ритуальной
подоплеки, а просто как защитную оболочку от холода или пыли. Но сейчас жарко…
да и пыли у вас немного.
