– Совсем нет, – заверил я невольно. –
Кондишен исправен. Да, конечно, располагайтесь, как вам удобнее.
Она и расположилась: руки забросила на спинку кресла, ноги
раздвинула: жарко, ляжки не слипаются от пота, мои глазные яблоки то и дело
поворачивало как магнитом, я затрачивал титанические усилия, чтобы смотреть
либо в бумаги, либо снова ей в лицо, не зацепляясь взглядом за выпуклости.
Кристина внезапно расхохоталась.
– Я пока в лифте ехала, разговорилась с одним…
– Ну, – сказал я саркастически, – это
называется разговорилась? Я знаю и другие синонимы…
– Да нет, в самом деле разговорилась. Вы хоть знаете,
кем вас считают даже ближайшие соседи?.. Да и вообще все жильцы дома?
Я спросил с интересом, каждому любопытно, когда говорят о
нем:
– Кем же?
Она сказала с удовольствием:
– Собачником!
Я пожал плечами.
– Ах, как вы меня удивили. А я кто?
– Писатель, – ответила она уверенно. –
Сильнейший… хотя непонятно, почему.
– В этом мире много непонятного, – ответил я и
добавил: – Горацио.
– Но все-таки… всего лишь собачник! Вас это не
задевает?
– Нисколько, – ответил я и снова опустил взгляд на
бумаги.
– А не хотелось бы, чтобы все указывали на вас
пальцами… ладно, пусть взглядами и перешептывались за спиной: вон идет
знаменитый писатель Владимир Факельный?
– Нет.
Она покачала головой, в глазах растущее недоверие.
– Вот уж позвольте сказать, что вы, дяденька, брешете.
Такого быть не может.
– Можете проверить меня на любом детекторе лжи, –
сказал я совершенно искренне. – Мне это до фени.
Снова она не поверила, но мне по фигу. Я-то знаю, что я
намного больше, чем писатель. Настолько намного, что с той высоты разница между
писателем и собачником просто незаметна.
Кристина сказала с улыбкой:
– Владимир Юрьевич, я же умная женщина…
Я насторожился.
– И что из этой гипотезы следует?
– Что со мной можно держаться как угодно глупо.
Это был намек, даже легкое обвинение, что я держусь не так,
как правильно, а на меня это действует, как красная тряпка на быка..
– Да? – переспросил я. – Тогда, Кристина,
очень прошу, не поленитесь дозвониться до сантехника. Что-то на кухне вода начала
протекать! Позвоните, хорошо? А то, когда звоню я, телефон всегда занят.
Она удивилась:
– Да там всего-то делов – прокладку поменять! Дайте
ключ… в смысле, гаечный, я сама все сделаю! Или и ключа нет? Как же вы
живете?.. Всегда вызываете специалиста?
– Жизнь слишком коротка, – сказал я, – чтобы
самому делать то, что за деньги сделают другие. И вообще у меня руки растут из
того же места, что и ноги.
Она упрекнула:
– Вы слишком часто говорите парадоксами! Вас трудно
понять.
– Парадокс, – объяснил я мирно, – это истина,
поставленная на голову, чтобы на нее обратили внимание. Вам чего-нибудь
принести?
– Сюда? – удивилась она. – Кровать? Да пусть
стоит там, в спальне. Когда захотите, просто кивните, а пока давайте о деле. Я
просто уверена, что вам очень нужно встретиться с читателями. Если так уж в
лом, как вы изволите выражаться, то надо дать виртуальное интервью. Сейчас
вошли в моду чаты. Устроим чат с посетителями. Вот сегодня ко мне сами
обратились держатели крупнейшего сервера фантастики…
– В жопу, – ответил я лаконично.
Она отстранилась, посмотрела на меня из-под высоко
вздернутых бровей, изогнутых, как лук Робин Гуда.
– Простите… куда? Мне кажется, я не расслышала.
– В анус, – пояснил я. – В анальное
отверстие. Да не вас, а этих держателей.
Она вспыхнула, на щеках появились красные пятна. Удержалась,
сказала ядовито:
– Я, кажется, говорила уже, что если вам надо для
творческого отдохновения, то можно и меня, но в данном случае вы, кажется, не
понимаете, на какие ухищрения приходится пускаться авторам, а также их
литагентам и даже издателям, чтобы устроить вот такой чат! Это же прямое
общение автора с читателями! Всякий раз продажи резко возрастают. Ваше имя
начинают упоминать чаще, а это ведет к добавочным прибылям.
Я отмахнулся и повторил лениво:
– В анус. По самые… э-э-э… ограничители. А можно и
вместе с ними. На фиг я буду выплясывать перед тупыми обывателями «Всей-всей
фантастики»?.. Я пишу книги. Этого достаточно. Там я разговариваю с читателями
подробно, открыто.
Она сдерживалась уже с явными усилиями. Да и у меня, если
честно, кровь поднялась в голову, а низменную эротику выдуло свежим и холодным
ветром соплеменных. А ее торчащие груди – это ж всего лишь хорошо развитые
молочные железы, меня этим фиг возьмешь и уж не собьешь точно.
Кристина же сердито посверкала глазами, произнесла
раздельно:
– Я – ваш литературный агент. Я – на вашей стороне. Но,
чтобы я могла проводить более успешно нашу политику, я должна лучше понимать
ваши мотивы… которые кажутся весьма странными. Вы можете объяснить ваше
нежелание участвовать в литературной жизни?
Я зевнул, потянулся, хрустнули кости.
– Объясняю. На пальцах. Я не стремлюсь нравиться. Не
заигрываю с читателем. Тем более с тупейшими сопляками и туповатыми
обывателями, которыми заполнен сервер «Всей-всей фантастики». Разговаривать
можно с кем угодно, но только не с обывателями. Обыватель слышит только самого
себя, такого начитанного и одухотворенного, все знающего и понимающего… Да, я
их ненавижу. Я им, сволочам, не прощу, что они Галилея на колени поставили!.. А
еще Бруно и Д’Артаньяна сожгли. Нет, это Жанну Д’Арк сожгли…
Она отпрянула, смотрела с таким видом, словно собиралась
вызвать психиатра.
– Да здоров я, – буркнул я устало. – Думаете,
Галилея на колени ставила неграмотная чернь? Да черни по фигу, какая земля на
самом деле, хоть квадратная. Всех нестандартных травили, как и сейчас травят,
именно образованные обыватели! Культурные, мать их… Даже высококультурные, всех
бы… да нельзя, на них мир держится. Просвещение, культура – без всяких
подковырок, на них. Без всякой иронии, они – Хранители Культуры. Беда лишь в
том, что защищают культуру как от уничтожения, так и от развития. Все защищают:
культуру, науку, моральные ценности. Это хорошо, что защищают и не дают
разваливать. Но хреново, что с тем же рвением тащат на костер и тех, кто
пытается развивать дальше. Вот потому, дорогая, я и не буду разговаривать с
ними. С кем угодно другим могу и буду, но с ними – нет.
– А с другими почему?
