Наконец отцы города убедились, что сделать ничего не
удастся. Верхний слой книг сгорает, но своими жизнями спасает остальные, а
чтобы суметь поджечь их тоже, пришлось бы поднять на поверхность, растрепать, а
то и порвать страницы.
По жвачнику промелькнуло интервью с замом мэра, сообщил, что
принимается решение построить для уничтожения книг особый крематорий. Там будет
сжигаться столько-то книг в час, огромное количество, а этот котлован с книгами
придется просто засыпать землей, тем самым похоронив книги «по-человечески».
Я взглянул на часы, вздохнул. Пора. Сердце колотится, до
чего же в неуютном мире живем. Уже не только из дома выходить страшно, но и в
самом доме, в собственной квартире, трудно отыскать безопасный угол.
В пустом зале кафе в дальнем углу сидят двое. Один, в котором
я сразу узнал Кричевского, трудится над огромным бутербродом, изредка
прихлебывая из стакана. В стакане было нечто темное, коричневое, вроде
кока-колы. Второй выглядит несколько проще, не столь аристократичен, но зато
по-хозяйски раскинулся в легком плетеном кресле, на Кричевского посматривает
снисходительно, как на младшего коллегу. Кричевский выглядит старше, чем на
экране, и не столь импозантен.
– Здравствуйте, – сказал я.
Он рывком поднялся, протянул руку:
– Спасибо, что уделили время!.. Извините, что начал без
вас, но проголодался чертовски… Это полковник Ищенко.
Больше ничего не добавил, а полковник, который Ищенко, пожал
мне руку, сказал добродушным басом:
– В данном случае – шофер.
Возможно, это было нарочито, мол, даже шофер у Кричевского в
таком ранге, но я не стал ломать голову, сел напротив Кричевского, повел носом
в сторону стакана. У кока-колы не может быть такой сильный запах крепкого кофе.
– Не вредно?
Он засмеялся.
– Еще не проверил. Но пью со студенческой поры, когда
приходилось по две ночи перед экзаменами… Увидел, как мой преподаватель,
Зиновий Паперный, заказывает в буфете не чашку… чашечки у нас были с ноготок, а
стакан, и с тех пор вот тоже…
– Он и у вас преподавал? – поинтересовался
я. – Я его помню, прекрасный был человек…
– А с каким чувством юмора, – сказал Кричевский
живо. – Лицо каменное, ни смешинки в глазах, не сразу и сообразишь, куда
запрятал иронию!.. Редкий был человек.
Напряжение испарилось, я мысленно поставил Кричевскому
высший балл за начало разговора. Уже у нас взаимная симпатия, оба выделяем
этого яркого преподавателя, оба помним с нежностью. А второй, полковник, вообще
располагает внешностью, позой, манерами добродушного крестьянина.
Подошла молоденькая шустрая официантка, я заказал кофе,
бутерброд с семгой и три кусочка сахара. Она посмотрела иронически, трое мужчин
должны сидеть за бутылкой водки, но смолчала, удалилась, эффектно двигая из
стороны в стороны широкими ягодицами.
– Так чем вам интересен я? – спросил я, проводив
ее взглядом.
– Из России все еще бегут, – сказал
Кричевский. – И капиталы вывозят со страшной силой. Остается только
поражаться, что в нашей стране все еще столько талантливейших людей… и что еще
не развалилась вдрызг. Любая Америка, вывози у нее деньги такими темпами, уже
валялась бы нищая в канаве… Мы не можем воспрепятствовать ни тому, ни другому,
у нас свободная страна… черт бы побрал эту свободу!.. но стараемся хотя бы
защитить своих граждан… когда это удается.
Я спросил очень спокойно:
– А в моем случае… как?
Он торопливо проглотил последний кус бутерброда, явно в
самом деле проголодался, и вряд ли только для того, чтобы произвести на меня
впечатление, я слишком крохотная мошка в этом мире, а особенно – с точки зрения
всяких спецслужб.
– В вашем доме, – сообщил он, – под видом
благоустройства были установлены дополнительные средства наблюдения и защиты.
– Ого! – сказал я.
– Удивлены?
– Еще как!
– Это все в рамках программы защиты особо ценных
граждан.
Я откинулся на спинку кресла, рассматривал его внимательно.
Начинается сложная игра, что сведется к примитивнейшему торгу. Но чтобы торг не
выглядел торгом, мы же интеллигентные люди, надо его облагородить,
замаскировать или подать как нечто другое.
– Это комплимент?
– У нас нет денег, – сказал он невесело, –
для таких комплиментов. Вам в самом деле грозила опасность.
– А теперь?
– Практически… нет, – ответил он с
заминкой. – Я не хочу давать стопроцентную гарантию, но тот канал мы
перекрыли… Исполнителей пока что не нашли, однако подобное теперь исключено.
Но, вы же знаете, безопасная жизнь разве что у слесаря или даже бомжа… да и тех
могут забить просто для забавы, мир жесток. А вы – человек ценный, очень
ценный. Увы, мы на вас только теперь обратили внимание…
Полковник скептически хмыкнул. Кричевский бросил на него
быстрый взгляд, поморщился, сказал извиняющимся голосом:
– Да и то, стыдно признаться, лишь после того, как
перехватили информацию от зарубежных секретных служб.
– Вы всерьез?
– Абсолютно, – заверил он, полагая, что для меня
это новость. – Созданы целые отделы, которым поручено разрабатывать вашу
кандидатуру.
– Ух ты!
Возможно, я сказал чересчур иронически, ибо он на миг
запнулся, взглянул остро, но тут же упрятал стальной блеск клинка под полой
незримого плаща.
– Вот вам и ух. Я же говорю, мы всегда опаздываем.
Ищенко сказал негромко:
– Не преувеличивай, Владислав. Не всегда, еще как не
всегда.
– Но в этом случае опоздали. Очень сильно. Владимир
Юрьевич, вы написали роман, который в корне изменил общественное мнение целого
региона и позволил проложить нефтепровод по невероятно короткому пути… А другим
своим романом всколыхнули Среднюю Азию.
Я запротестовал:
– Не слишком многое приписываете?
Появилась официантка, мы замолчали, она поставила передо
мной чашку с кофе, молодец, догадалась сделать очень крепкий, явно
ориентировалась по трем кусочкам сахара, поставила блюдечко с бутербродом.
– Спасибо, – сказал я.
Кричевский дождался, пока отойдет, взглянул на Ищенко, тот
развел руками. Кричевский улыбнулся.
– Я бы тоже решил, что приписываем много. Но я
озвучиваю мнение вот этого товарища. Когда я сказал, что еду на встречу с вами,
он напросился со мной хотя бы шофером. Для него тот нефтепровод – больное
место. Он там сидел в окопах, выдерживал натиск… И когда вдруг враги стали
друзьями, а воинствующие группировки предложили сотрудничество, для него это
было громом с ясного неба.
