Он хохотнул:
– Верно. Но вы специалист по оружию, верно?.. А что
ваше оружие разрушает? Или оно не разрушает?
Он спрашивал с некоторым пренебрежением, то ли в самом деле
я ему явно не нравился, то ли провокационка, чтобы я прям щас выложил все свои
тайные секреты.
– Разрушает, – ответил я лаконично.
– Что?
– Самое важное, – ответил я. – Самое важное.
– Но что?
– Принятую человеком модель мира.
Мы втроем поднялись по этой царской лестнице… даже
императорской, достойной не только императора Николая Второго, а можно выше –
султана Брунея. Я держался как можно солиднее, но все равно ощущал себя
самозванцем. Несмотря на заносчивость, что необходима в моем ремесле, я все же
не чувствовал, что уже насовершал массу великих дел и готов «передавать
молодежи секреты». Да и секретов-то никаких, просто остальные олухи не в
состоянии подобрать даже то, что лежит буквально на дороге.
Ну кому не понятно, что писатель важнее генерала? В смысле,
для общества?.. Оказывается, никому не понятно. Вот только сейчас проснулись.
Да и то, готовых инфистов пока нет, в смысле – с дипломами, у нас главное –
диплом, да еще желательно, чтоб там что-нибудь по-иностранному, к примеру –
«graduate in Muchosransk», потому ухватились за писателей. Хотя, конечно же,
информационные войны не просто лежат в литературной области, но и бьют только
литературными снарядами, философскими бомбами, снайперскими пулями анекдотов,
эпиграмм… И все еще здесь уникальная область боев, где наступательное оружие
пока что значительно сильнее оборонительного.
Чего мандражировать, подумаешь – мраморные ступени, стены
высокие, как в церкви, всюду портреты выпускников, видел такие же в школьном
учебнике истории, зато я – инфист номер один. А это в самом деле значит, что
стою не одной эскадрильи ракетных самолетов!
Я покосился на сопровождающих, подумал, что даже их сумел бы
захватить. Я вообще люблю поэтапный захват: к примеру, сперва беру лидеров
молодежи… люблю захватывать студентов, то есть при сохранении общей нормы
вывожу отдельные группы из-под влияния правительства, религии и прочего,
прочего. Вообще такая война может проходить на фоне всеобщего мира и
благополучия, никто еще не чувствует, что я их накрыл вакуумной бомбой
повышенной мощности, но треть уже поражена, уже начинают думать иначе… Да, ради
этих моих возможностей здесь в самом деле, если не идиоты, должны платить мне
любые деньги…
Для инфиста вообще сладкое время безнаказанности: жертва не
в состоянии реагировать и как-то защититься от моего воздействия. Тем более что
оно всегда воплощено в доброжелательную форму, как же – я ж выражаю вслух вроде
бы его собственные мысли, всего лишь чуть раньше формулируя, выгранивая доводы
поярче, чтобы звучали, запоминались!
Широкая ковровая дорожка привела к дверям немыслимых
размеров. Шпак сразу же вошел, а Михаил сказал вполголоса:
– Это на минутку… Вас уже ждут.
Я кивнул, мысль продолжала разматывать клубок инфизма.
Главная опасность информационной войны для жертв в том, что нет видимых
разрушений, как, к примеру, от бомбежек. Население даже не приводит в действие
защитные механизмы, которые у него все же есть. Зато для нападающей стороны
полный простор, возможность не только первого безнаказанного удара, но и серии
мощнейших ударов. А в стране-жертве… или среди народа-жертвы начинается упадок,
депрессия, переоценка идеологии, идей, ценностей, политики, внешнего и
внутреннего курса… Их уже приходи и бери голыми руками, а среди них только
немногие смутно начинают догадываться, что против них уже давно ведут
разрушительную войну. На этом этапе важно найти и подкармливать каких-нибудь
местных квислингов, что будут высмеивать попытки заговорить об инфонападении,
мол, опять охота за ведьмами, что это вам везде мерещатся враги, надо свою
экономику поднимать, а не искать врагов за рубежом…
Двери распахнулись, меня ввели чуть ли не под локоток в
огромнейший кабинет. Я с любопытством уставился на исключительно красивую
женщину за столом. Чем-то неуловимым похожа на Кристину, только цвет волос
иной, а волосы собраны на затылке в артистично небрежный пучок.
Она очаровательно улыбнулась нам, так умело перераспределив
улыбку, что каждый ощутил, будто именно он получил девять десятых пряника, а остальным
смахнули крохи.
– Минутку, – сказала она. Ее пальчик
натренированно попал в клавишу старинного селектора. – Евгений Викторович,
товарищи уже в приемной… Хорошо. Да-да, обязательно!
Шпак подмигнул нам обоим. Мол, вот видите, как все быстро.
Подумаешь, мелькнуло у меня в черепе. Конечно, этот человек
сейчас могущественнее президента, но что мне все президенты, короли и
канцлеры?.. Уже тем, что я – писатель, я выше всех правителей мира. А уж как
инфист так и вообще чуть-чуть лишь ниже Бога.
Михаил отворил дверь, отступил. Я шагнул, но успел додумать,
что особенность информационной войны еще в том, что нет разделения на
захватывающих и местных. Сразу стирается даже разграничение «Друг/враг». Я их
бомблю, а они, пораженные ударной волной, уже начинают считать союзником того,
кто на самом деле враг.
Этот кабинет показался мне одним из залов Эрмитажа. То же
богатство обстановки, те же музейные вещи, такие ценные для дикарей. На том
конце длиннейшего стола восседает старый царственный лев, таким выглядел этот
седой человек. Лицо показалось знакомым, но фамилию вспомнить не мог, портрет
видел только в школьном учебнике.
Он изволил встать, подчеркивая, что моему появлению придают
немалое значение, даже вышел из-за стола и благосклонно пожал руку.
– Р-р-рад, – проговорил он государственным
голосом. – Я рад… да-да… Мне говорили, говорили… Специалист по
информационным войнам?.. Да, это новое слово военного искусства… У вас какое
звание?
Я сел в указанное мне кресло. Шпак опустился напротив, но не
раньше, чем сели мы с ректором, а Михаил так и вовсе остался с другой стороны
царственной двери.
– Рядовой, – ответил я. И добавил злорадно: –
Запаса.
Он вскинул седые брови, лохматые и похожие на осыпанные
инеем ледяные торосы. Очень медленно повернул голову к Шпаку. Тот вскочил, он
взглядом усадил, словно вогнал кувалдой гвоздь, сказал укоризненно:
– Эх… Впрочем, это наша вина.
Всегда приятно, когда не тебя винят, а признают свою вину. К
такому человеку сразу чувствуешь симпатию. Я тоже ощутил, хотя этот прием
расположения к себе собеседника далеко не нов, но сказал с удовольствием:
– Да, конечно.
Ректор кивнул:
– Мы заметили, что на вас напали… уже за это вас должны
были повысить хотя бы до лейтенанта. Более того, вы, не дожидаясь подхода
основных сил, вступили в бой… за это вы достойны звания капитана. Вступили в
бой и нанесли ряд ощутимых ударов! Это уже – майор. Но полагаю, что для
преподавательской роли больше подходит звание полковника… Итак, полковник
Факельный, добро пожаловать в нашу крепость. Как вы уже понимаете, по этой
крепости бьют особенно сильно.
