– Вот те и на! А я за это боролась, – протянула
она убитым голосом. – С них можно было бы еще пару процентов, им же полная
власть…
– Полной не будет, – возразил я. – Коверкать
не дам, но и сам впрягаться в чужую телегу не буду.
– Какая чужая? Это ваша книга!
– Мультик, а не книга. Если я буду за все хвататься…
Я не договорил, что тогда свою главную книгу вообще не
закончу и до глубокой старости. Да и то ничего, вон Коперник тоже не решался
опубликовать свои таблицы, все поправлял, уточнял, а свет увидели только после
его смерти, но в моем случае моя работа может света и не увидеть… Это уж точно,
что не увидит.
Она развела руками, ее полные груди красиво растопырились,
поинтересовалась:
– Над чем работаете сейчас?
Я часто раскаивался в том, что говорил, но редко сожалел о том,
что молчал. Хотел было промолчать и сейчас, но как промолчать да еще такой
женщине – совсем грубо, и я ответил уклончиво:
– Обычно я изволю работать сразу над двумя-тремя
романами.
– Как это? Разве такое возможно?
– Почему нет? Пишу, подбираю образы, сцены… Если не
идет, то не выжимаю из себя, останавливаюсь, открываю другой файл. Там тоже
роман, пишу с перерывами уже третий год. Если добавить пару ярких эпизодов,
можно переходить к подгонке и шлифовке… Потому у меня иногда по году ничего не
выходит, а потом сразу два-три за месяц. Хотите кофе?
Она мотнула головой.
– Знаете, на эту дежурную фразу так и хочется ответить,
мол, давайте уж не тянуть, сэр!.. Нет, это вы кофеман, как я заметила, а я
сторонница здорового образа жизни. И желудок не хочу испортить, и гормоны чтоб
обновлялись… У вас как с гормонами?
– Я о них не думаю, – объяснил я. – Там все
на автомате. Значит, вам сок и яичницу?
Она вскинула брови, в глазах недоумение.
– Почему такой странный выбор?.. Ладно, я сама, хорошо?
– Хорошо, – ответил я.
Она отправилась на кухню, я следом, чтобы подсказать что или
помочь, люблю быть мальчиком на кухне, тогда ни в чем не виноват… или,
наоборот, виноват во всем. Она быстро просмотрела содержимое холодильника, так
же быстро соорудила что-то наподобие салата, причем в нем помимо зелени еще и
кусочки рыбы, моллюсков и еще чего-то модифицированного, я из неистребимого
любопытства беру такое время от времени, а потом, попробовав, отправляю в
мусорное ведро.
– А над чем работаете именно сейчас? – повторила
невинно, словно не задавала этот вопрос, в глазах доброжелательная улыбка, даже
губы раздвинулись, показывая белые чистые зубы.
Что-то в ее голосе насторожило. В разглашении тайны всегда
повинен тот, кто доверил ее другому. А здесь не просто другой, а бери выше –
искушение святого Антония во плоти.
– А вас что именно заинтересовало?
Она разложила из глубокой салатницы на две тарелочки,
украсила веточками зелени и кивнула мне на одну, что на моей стороне стола.
– Да интересуюсь так просто. Я же литагент, мне положено
знать. Я должна строить стратегию, как лучше подготовить для них в будущем
почву. К моменту, когда книга будет готова. Кому именно ее предложить, под
каким соусом преподнести.
– Не надо, – сказал я мягко. – Кристина, я
говорю странные вещи… но мои книги не нужно устраивать, пристраивать, выбивать
для них тиражи побольше, гонорары повыше. Не обижайтесь, но это мое кредо.
Книги должны пробиваться сами. Это у нас отголосок советской эпохи, когда все
нужно было профигачивать через заслоны. Хорошую книгу у вас и так выхватят из
рук. Я уже двадцать лет занимаюсь литературой… по крайней мере, первая
публикация была двадцать лет назад. За это время тридцать романов! И ни один из
них не пристраивал. Вы первый литагент у меня…
– …да и тот, – вставила она, – вам не нужен.
Так?
Она старалась держаться непринужденно, но я чувствовал, что
обидел ее очень сильно. Голова ушла в приподнятые плечи, высокие груди как-то
потерялись, она сгорбилась и сидела несчастная, как брошенный щенок под дождем.
– Кристина, – сказал я укоризненно, – как вам
не стыдно? Я десять лет собираюсь заняться упорядочиванием своих героев,
географии, родословных… все перепуталось, ляпы все чаще… а вы сразу нашли
ребят, что взялись за это тягостное дело!.. Я уж не говорю про самое главное:
такие вкусные салаты я не ел никогда в жизни!
Она покачала головой.
– Я не только салаты умею делать.
– Гм, догадываюсь…
– Не делайте проницательное выражение лица, вы не о том
подумали, – отрубила она сердито. – А дело это совсем не тягостное.
Это вам тягостное, а кому-то в радость. Есть же люди, которым за счастье
перекладывать листочки в пыльных гербариях? Их надо всего лишь найти. Но это
небольшая заслуга.
– Огромная, – возразил я в свою очередь. – Я
же не нашел? Но, Кристина, не прикидывайтесь обиженной. Я все равно побью
рекорд святого Антония… он сколько дней продержался?.. и не дам себя трахнуть.
Она хитро поинтересовалась:
– А после того, как будет побит рекорд?
– Возможно, пойду на побитие рекорда Гаутамы,
Шакья-Муньи или даже Будды.
Она сказала с облегчением:
– Тогда мне долго ждать не придется. Он не чуждался…
еще как не чуждался этих радостей. Даже я краснела, когда смотрела барельефы на
стенах их храмов… Но вы явно работаете над какой-то очень крупной и важной для
вас вещью, верно?
Я некоторое время ел молча, переспросил:
– Можно узнать, откуда такие выводы?
– У вас как-то было такое лицо, такое…
Ее пальцы задвигались над салатом, словно сяжки муравья,
когда он передает дополнительную информацию, двигая всеми члениками на усиках.
– Глупое?
– Просветленное, – ответила она. – Будто из
вас шел свет. Я бы сказала, как из ангела, но такое затасканное сравнение
писателя может обидеть, так пусть, как из дырявого фонаря.
– Нет, – сказал я, подумав, – пусть будет,
как от ангела.
– Ангел здесь я, – заявила она. – А по два
ангела в одном месте не бывает. Чаще – ангел и черт.
– Ладно, согласен на черта. В конце концов, черти – те
же ангелы, что потерпели поражение в предвыборной борьбе и были низвергнуты
средствами правительственной массмедии на землю. Здесь мы и готовимся к новой
схватке за власть.
Она быстро работала вилкой, подбирая мелкие ломтики красной
рыбы, спросила со смешком:
– А что будет, когда возьмете верх?
Снова в ее голосе почудился второй смысл. Я ответил
по-прежнему легко и беззаботно, хотя внутри зажал душу в кулак, чтобы не
каркнула во все мужское горло:
