Медведев сказал с завистью:
– Это с вашими. А я вот взял роман Владислава
Листогонова, так за трое суток закончил. Как будто ваты пожевал! Целые главы
скроллировал, не глядя. А добавочные сценарии так и вовсе не смотрел.
Я снова развел руками.
– Тут уж, как говорится, что посмеешь, то и пожмешь.
Думаю, господин Листогонов писал свою видеокнигу, наблюдая футбольный матч по
телевизору. В рекламных паузах. Что легко пишется, трудно читается.
Медведев тут же обратил взор на экран дисплея, сказал
несколько слов. Полагаю, сейчас там возникла надпись: «Что легко пишется –
трудно читается». Бережняк и его команда тоже пошевелили губами, но эти вряд ли
что-то берут от меня, как и от других. Есть такая странная, хотя и очень
многочисленная разновидность патриотов: мало того, что истинными патриотами
считают только себя, а остальные и рядом не стояли, к тому же все – предатели и
засланные казачки, но еще и очень уж критически по отношению ко всем, кто
говорит и думает хоть чуть иначе. Если кто-то перегибает в сторону патриотизма,
то у этих «правильных» кривятся губы: лопух, невежа, деревенский лапоть, не
дорос до нашего европейского уровня, если кто-то оевропеился чуть больше – уже
не наш человек, западник, не замечая, что сами уже ультразападники, кривят носы
при любом упоминании о России.
Я взглянул на часы, время закругляться, сказал громко:
– Существовал так называемый дельфийский оракул, что
давал предсказания царям и правителям. Это сейчас просто хи-хи и персонаж
комиксов, но раньше это в самом деле было собрание виднейших и мудрейших мужей,
что на основании личного опыта и накопленной мудрости поколений осуществляли
долгосрочные прогнозы. Футурологи, если говорить современным языком,
геополитики, социо-логи!
Я перевел дыхание, продолжил:
– Такие оракулы, ессно, существовали не только в
Греции. Дельфийский – просто лучше всех запомнившийся, да и то благодаря
анекдотам. А так вообще-то оракулы существовали во всех странах и во все эпохи.
И короли, цари, императоры, ханы и шахи постоянно советовались с ними. Не зря,
потому что в оракулы подбирались люди, способные улавливать тенденции развития
общества и умело проектировать их в будущее, попутно замечая будущие
препятствия, возможности, плюсы и минусы, о чем и предупреждали правителей.
Надо сказать, что все это срабатывало всегда хорошо,
правильно, оправдывало сосуществование этих древних футурологов. Срабатывало
всегда… за немногими исключениями.
Я сделал паузу, по лицам вижу, заинтересовались, в середине
аудитории очень подвижный темноволосый парень вскинул руку.
– Прошу, – сказал я.
Он вскочил, вытянулся, военная выправка, спросил живо:
– А что за исключения?
Я кивком позволил ему сесть, прошелся вдоль доски.
– А вот здесь как раз и вмешивается то, что как не
могли предсказать древние и средневековые оракулы, так не могут и современные
футурологи, несмотря на сотни мощных институтов по изучению тенденций, путей
развития, возможностей, изучения настроений масс в целом и по группам!.. Что? А
именно личность. Увы, можно предсказать миграцию народов через триста лет,
скажем, на основании того, что пересохнет река или великое озеро, у которого
кормились, но нельзя предсказать рождение человека, в чьем мозгу родится идея…
Я снова умолк, парень продолжает стоять, глаза горят
любопытством, прошептал, так, чтобы все услышали:
– Какая?
Он наконец сел, очень смущенный.
Я улыбнулся, в аудитории тоже заулыбались, очень уж наивный
вопрос, парняга совсем застеснялся, но смотрит на меня неотрывно.
Я развел руками.
– Знать, какие идеи возникнут, – это сделать мир
полностью предсказуемым. Конечно, это мечта всех правителей, однако она
остается такой же несбыточной мечтой, как и во времена Навуходоносора. Так что
вполне возможно, где-то сейчас на планете родился… или уже вырос и начинает
создавать свое учение, которое изменит мир, какой-нибудь реформатор церкви?..
Или в какой-нибудь бразильской деревушке начинает проповеди фанатик,
призывающий бросить науку и технологию, уйти в пещеры?.. Но для своей не такой
уж и новой идеи нашел особые слова, что затронут сердца?
Медведев спросил с места ревниво:
– А почему реформатор церкви в Бразилии, а не у нас, в
России?
Я развел руками.
– Реформировать можно то, что есть. А в России вроде бы
есть религия, вернее, торчат повсюду церкви, и в то же время совершенно нет
религиозной мысли, нет философии православия, нет споров, дебатов, дискуссий, а
есть гнилое болото, что медленно зарастает торфом. Потому возрождение
православия исключено, здесь не поможет рождение даже сверхгения. Ему просто
пришлось бы создавать религию заново. А для этого вовсе не обязательно брать ей
дискредитированное название православия.
Лица очень серьезные, переваривают идею, что искать надо
обязательно где-то в другом поле, но в каком, это еще надо определить, все не
так просто, иначе бы уже кто-то да нашел. Но не так часто рождаются будды,
мухаммады, иисусы, конфуции…
Я произнес подсказывающе:
– Это, конечно, дикая идея, но мы вообще могли пойти не
по пути развития науки, а по… по другой дороге!
Они смотрели непонимающе, Медведев вскинул руку.
– Простите… по какой?
Я сдвинул плечами.
– Сейчас это сказать трудно. Мы слишком далеко утопали
по пути науки, нам просто трудно вообразить, что существуют другие пути. Но они
существовали и для нас. Человек развивался, двигался, а потом как уперся в
стену, несколько тысяч лет цивилизация топталась на месте, не продвигаясь ни на
шажок! Сменялись названия древних империй, но мир как бы застыл. Это похоже на
медленно прибывающую воду, дорогу которой перекрыла земляная плотина. Вода
медленно заполняет долину, идет вширь, начинает размывать запруду, причем – в
разных местах… верно? Но вот где-то плотина подается, пробивается тоненькая
струйка, там сразу увеличивается давление, туда устремляется вода, узкая
щелочка расширяется, размывается, вода уносит частички земли, щель все шире, и
вода, оставив почти пробитые в других местах щели, устремляется в это
одно-единственное русло.
Медведев кивнул, глаза постепенно становились шире.
– Хотите сказать, что если бы вода пробила щелочку в
другом месте…
Он остановился, не решившись продолжить, я кивнул, одобряя
его мысли, пусть и не высказанные, закончил за него:
– Вы правы, у нас была бы не наука, а нечто другое.
Кто-то спросил из задних рядов:
– Магия?
Я поморщился.
– Ну почему только магия?.. Я же говорю, что-то иное.
Но что именно, теперь не узнаем, плотину прорвали в том месте человеческого
сознания, что теперь именуется «научным методом познания», а мы зашли по этому
пути уже достаточно далеко, чтобы не возвращаться и исследовать остатки
плотины. Но даже сейчас на этом достаточно узком пути от мощного древа науки то
и дело идут многообещающие веточки, которые мы вынуждены обрубывать или просто
не обращать на них внимания, иначе остановимся в своем быстром беге вперед и
ввысь.
