В трех шагах левее точно так же толпятся вокруг невысокого и
подтянутого мужчины, аристократа с ястребиным лицом. Почему аристократа, не
знаю, но такими представляю ученых викторианской Англии. Профессор Соммерг,
подумал я, вам хорошо подошел бы напудренный парик с косичкой. И с бантиком на
косичке. Но, увы, вас опередили панки и мексиканцы.
Челлестоун благодаря своему росту сразу заметил меня. Он
всегда все замечает, я вижу по его работам, на все реагирует быстро и
неожиданно… для всех, но не для меня.
Я смотрел, как он раздвинул толпу и двинулся, как ледокол, в
мою сторону. Голову слегка втянул в плечи, мне его поза показалась похожей на
боксерскую стойку. Он и походил на боксера-тяжеловеса в отставке, эдакого
экс-чемпиона, теперь тренера высшей лиги.
– Вольдемар! – сказал он громогласно. – Хоть
вы и прячетесь за неким железным занавесом, но мы знаем ваши портреты…
Моя ладонь утонула в его громадной пятерне. Я задержал
дыхание, а когда он освободил мои слипшиеся в одну побелевшую массу пальцы, попробовал
осторожно пошевелить ими, чтобы туда пошла кровь. Челлестоун обернулся, гаркнул
зычно:
– Соммерг!.. Черт, Соммерг!
Соммерг выбрался из окружения, бросил на Челлестоуна
ядовитый взгляд, а мне сказал с исключительнейшей вежливостью:
– Добро пожаловать, мистер Владьимир! Мы рады видеть
вас… Меня зовут Джастин Соммерг, я профессор, а не черт, как почему-то решил
мистер Челлестоун…
Мы обменялись рукопожатием, Челлестоун оглушительно хохотал.
Заслышав наши разговоры, от другой группы отделился очень живой господин,
румяный, с бакенбардами, взлохмаченный, с блестящими, как у цыгана, глазами,
весь шустрый и подвижный, как ртуть. Я узнал лучшего инфиста Франции Шарля де
Лакло, видел портреты на его сайте. Он пошел к нам быстро, на ходу разводя
руки. Я даже подумал, что кинется мне на шею, но господин лишь крепко сжал мне
ладонь обеими руками, сказал с жаром:
– Как я рад!.. Вы Владимир Факельный?.. Ух, я вас
представлял старше!.. Владимир, как насчет этого нового месторождения нефти у
берегов Африки?.. Давайте шарахнем по прибрежным государствам… надо посмотреть
их собачьи имена на глобусе, идеей восточных единоборств? Представляете, негры
визжат и кувыркаются в кунфу, как какие-нибудь обезьяны-юсовцы! Передерутся, а
мы тем временем введем там военный режим с последующим…
Я кое-как освободил длань, пальцы у него твердые и горячие,
а он, смотря мне в лицо живыми цыганющщими глазами, тут же продолжал
жизнерадостно:
– Тогда солипсизмом! Негры ж не знают, что это такое!..
Шарахнем так, что по всем их замбабвам побредут придурки, твердящие, что, кроме
них, никого на свете и самого света тоже нет… А мы тем временем моментальненько
приберем к рукам…
Я не успел отказаться, Челлестоун расхохотался громко и
нагло, глазки его стали совсем маленькие, медвежьи, заявил авторитетно:
– Вольдемар, не слушайте…. Кстати, в соседнем зале уже
накрыли на стол.
Для Лакло это был рев медной трубы, зовущей на бой с
бифштексами, он ринулся вперед, волоча меня. Я высвободился, Лакло унесся, а
Челлестоун посмотрел ему вслед с выражением непередаваемого презрения, сказал
достаточно громко, чтобы слышало его и чужое окружение:
– Никчемный человек. Идей много, но ни одну еще не
довел до конца.
Да, подумал я, если бы Лакло все свои идеи доводил до конца…
Или хотя бы половину. Нет, и трети было бы достаточно, чтобы… Я зябко повел
плечами, мы двинулись с Челлестоуном и Соммергом в сторону зала. Широкие ступни
Челлестоуна так и норовили наступить мне на ногу, я отпрыгивал, как заяц, но
делал вид, что это я так, от живости. От Лакло заразился. Кристина по одному
моему взгляду молниеносно оказалась рядом, взяла под руку, и мы направились в
зал.
Соммерг внезапно сказал сухим дребезжащим голосом:
– А вот и Лордер. Я уж думал, не приедет.
Перед широким панорамным окном стоял и смотрел на океан
высокий сухощавый мужчина, весь коричневый от плотного загара. Он был в рубашке
с короткими рукавами и шортах, как и многие, кого я видел за последний месяц,
но у них просто рубашка и шорты, а у Лордера выглядели, как охотничий костюм
для сафари.
Он держал в правой руке фужер вина, взгляд задумчив, от окна
падает мягкий свет и красиво озаряет мужественное лицо, играет в бокале,
рассыпая искорки по стеклу и высвечивая поднимающиеся воздушные пузырьки. Он в
самом деле хорошо смотрелся бы на охоте, где-нибудь в саванне, подтянутый и
целеустремленный.
Зачуяв наше приближение, Лордер повернул голову, не
потревожив корпус. И снова в этом движении нечто от аристократа, лорда, особы
королевской крови, что следят за каждым жестом, отсекая все ненужное. Холодные
серые глаза без улыбки просканировали нас цепким взглядом, взвесили и наклеили
на каждого ценник, затем губы слегка раздвинулись, что обозначило улыбку…
– А, дорогой Челлестоун!.. Мое почтение, профессор
Соммерг… А это, если не ошибаюсь, тот самый знаменитый Владимир?
Да что они все путают имя с фамилией, подумал я раздраженно.
Нарочно, что ли? Новый прием в инфизме? Надо им тоже что-нибудь ввинтить или
засандалить… А то и засадить по самые бэцалы в порядке ответного шара.
Серые холодные глаза изучали меня без всякого выражения.
Человек, вспомнил я из старых романов, рожденный повелевать… Хрен тебе, в своем
юсовском курятнике повелевай, а здесь я – рожденный повелевать, ломать,
строить, создавать, творить!
Его бесстрастное лицо чуть дрогнуло, уловил, что я не
признал себя аристократом нижнего ранга, тем более – простолюдином, зато считаю
себя варваром с большим топором, что сметет на хрен все его королевство вместе
с их цивилизацией, а на обломках создаст новую аристократию, уже из варваров.
– Впервые, – сказал он тем же бесстрастным
голосом, – видим Владимира на симпозиуме такого уровня… Как это удалось?
Я показал на Кристину.
– Вы будете смеяться, но выпросило вот это существо.
Говорит, никогда не была на море! Брешет, наверное…
Кристина засмущалась под устремленными на нее взглядами.
Румянец пополз по щекам, перекинулся на уши, сполз на шею. Это было
восхитительно, я сам глазел во все диоптрии, такого еще не видел.
– Ну почему брешет, – загрохотал Челлестоун
оглушительным басом, – почему брешет? Вы уж совсем засмущали девушку… А
если и брешет, то что? Все они брешут, но разве это порок? В мире вообще нет
пороков, все дозволено!!!
Я видел, как во взглядах, брошенных на Кристину, замелькали
молниеносные расчеты: а нельзя ли эту смущенную вместо рычага, а насколько он
надежен, а не трюк ли, слишком просто я сказал, это ж вложить им в руки оружие,
а не ложный ли след, а не двойная ли петля с параллельным выходом в
незащищенный тыл…
Между нами сновали редкие официантки, все особи женского
пола, что понятно, мы-то все самцы, на мужчин смотрим ревниво, так что убрали
всех, а женщины вроде бы все наши. Даже, если это только ощущение, что все
наши, и то приятно, но думаю, что здесь в самом деле все наши.
