Он поклонился, явно польщенный. Действительно, только его
заслуга в том, что это слово в России не употребляет ни один политик, ни один
из демократов, ибо «коллаборационист» означает «сотрудничающий с врагом», а кто
из либералов не сотрудничает? Только тот, кто уже напрямую получает зарплату от
сотрудников юсовского посольства. Тот не сотрудничает, а уже служит. Тихий
Живков опаснее грохочущего Челлестоуна. Тот прет напролом, как авианосец, его
работы видны, а Живков умело играет на чувствах той дряни, что заняла место
русской интеллигенции.
– Спасибо, – сказал он довольный. – Похвала
инфиста такого уровня для меня – высшая награда.
Я улыбнулся.
– Даже выше «Святого десанта»?
Он взглянул почти с испугом.
– Вы и об этом знаете? Как? Это сверхзасекречено!
Соммерг взглянул на него ревниво, а Челлестоун нахмурился и
что-то прорычал в свою рюмку. Я развел руками.
– Простите, что выдал тайну. Но это просто…
просчитывалось. Челлестоун наносит сильнейший удар, что, как Чернобыль,
остается постоянно действующим, а вы тайком ломаете наш щит… Это вполне тянет
на высшие ордена. Челлестоун свой уже получил…
Соммерг нахмурился и стал смотреть в сторону. Челлестоун
нахмурился еще больше, глаза ревниво блеснули. Между ними соперничество,
подумал я, и нешуточное. Но я не из тех, кто этим пользуется. Дело даже не в
благородстве… У меня есть причина посерьезнее.
Живков, снимая напряжение, сказал благожелательно:
– Тут уже говорили, что давно не видели ваших новых
работ, Владимир…
– Разве? – удивился я. – Совсем недавно
опубликовал «Рассуждения об аномалиях». А полгода тому – «Грустное лето
кукушек».
Челлестоун кивнул, подтверждая, а Живков протянул:
– Ну, что это за сроки – полгода… От вас ожидали… и все
еще ожидают очень многое. Это мы раз в полгода – уже подвиг. А вы должны по
такой работе выдавать каждый месяц. Вы же ворвались на это поле брани, как
ураган, как смерч, как бог войны!
– Как ангел разрушения, – добавил Челлестоун и
оглушительно захохотал.
Я слабо улыбнулся.
– Может быть, я хочу переквалифицироваться?
– В кого, в управдомы?
– О, знаете нашу классику… Нет, я могу ощутить тягу к
созиданию, к творению…
Они внимательно смотрели на меня. Соммерг предположил:
– А вы не допускаете, что у Владимира боязнь белого
листа?
Снова я ощутил недосказанное, и словно не то тревога, не то
облегчение проскользнули в их сплоченном отряде. Я обнял Кристину за плечи, на
губах слабая рассеянная улыбка, но в черепе вихрь мыслей, при чем тут моя
боязнь белого листа, почему это их так тревожит… или интересует, неважно, не их
собачье дело, хотя, кстати, никакой такой болезнью я не страдаю.
Живков, которому, как я заметил, отведена роль буфера,
сказал примиряюще:
– А вообще-то в самом деле, а?
Соммерг спросил раздраженно:
– Вы о чем?
– А если в самом деле, – поинтересовался
Живков, – не пишется?
Ну да, ответил я мысленно, если вы не профессионал и не
стараетесь приблизиться к профессионализму, бросайте писать, не жалко. А
остальные знают: всегда есть на бумаге или в файлах уже набранное, можно и
нужно править, улучшать, добавлять, расширять, заострять и так далее. Работа на
тот нередкий случай, когда, как говорится, нет вдохновения, а попросту говоря,
в этот момент ничего яркого не лезет в голову. И вообще устал, в голове только
серый туман.
От меня, похоже, ждали ответа, я сказал прописные истины,
которые они и так знают:
– Нужно, как простому токарю, садиться за свой
литературный станок и дорабатывать написанное. Нет такой вещи, что при
повторном прочтении показалась бы безукоризненной! Нет такой вещи, что от
доработки стала бы хуже. Классики переписывали свои вещи по двадцать раз,
всякий раз улучшая, но оставалась работа и для двадцать первого.
Они переглянулись, я прикусил язык. Да, они вырвали ответ, с
которым мне лучше бы помолчать. Я сказал правильные вещи, но сам им, увы, не
следую. У меня всегда толпятся новые идеи, новые темы, новые образы –
возвращаться и старые править некогда. И они видят, что старые работы я не
правлю.
Значит, скрываю что-то новое.
День тянулся в ленивых беседах, все более и более странных.
Кто-то назвал бы их бесцельными, разведчик – прощупывающими, дачник – просто
вежливой болтовней обо всем и одновременно – ни о чем. Так просто, мол,
приятный разговор. А приятный как раз и бывает ни о чем.
Ненадолго пришел Лордер, перекинулся с нами парой слов,
потом посмотрел на часы, извинился, ушел. Челлестоун проводил его непонимающим
взглядом, поднял голову, солнце брызнуло в глаза. Он исторг рычание, что-то
вроде изумления, и тоже поспешил попрощаться. Соммерг сказал им вслед с ехидной
улыбкой:
– Побежали воплощать… Ужасный вы человек, Владимир!
Кристина посмотрела с интересом и поощрением, всегда
нравится, когда обо мне, часть славы падает и на нее, я же просто спросил,
потому что от меня ждали какой-то реакции:
– Я?
– Вы, – подтвердил Соммерг. – Вы вроде бы
молчите, только трудитесь над гусем… Что вы такой традиционный, ничего
экзотического не попробовали! Ручаюсь, в Москве такого нет даже у президента!
– Думаю, ему эта экзотика по фигу.
– Ну, может быть, может быть… Так вот, вы вроде бы
молчите, только изредка что-то роняете, но даже Челлестоуна натолкнули на пару
идей, а Лакло от вас вообще без ума. У вас оказалось даже больше идей, чем у
него, но ваши, так сказать, опаснее и, увы, реализуемее… Ладно, надо пойти
сделать пару звонков. Это мы здесь на отдыхе, но подчиненные должны знать, что
Большой Брат бдит…
Живков проводил его долгим прищуренным взглядом, проворчал:
– Ему сейчас туго. Я бы сказал даже, хуже, чем любому
из нас.
– Что стряслось? – спросил я любезным голосом,
хотя на самом деле, конечно, мне по фигу проблемы Соммерга.
– Терроризм, – ответил Живков коротко.
– Терроризм?
– Да. На него возложили информационную поддержку по
разгрому баз террористов. С одной стороны, конечно, он польщен, его признали
экспертом по терроризму номер один, но с другой… гм… какое-то дело гнилое.
Соммерг не дурак, он шкурой чует нечто проигрышное.
Я пожал плечами. Живков впился в меня глазами.
– Что-то не так?
– Да нет, – пробормотал я, – с точки зрения
нормального человека – все правильно. Все так. Террористы взрывают в США дома,
мосты, магазины – значит, надо в ответ пойти и повзрывать у них самих дома,
мосты, магазины. А еще лучше – самих террористов. Правильное решение
нормального американца.
