Привлеченные громкими голосами, к нам медленно сползались
Ноздрикл, Живков, пришел даже Лордер, хотя и здесь держался от всех в сторонке.
Челлестоун и Соммерг, как перепатетики, прохаживались по пляжу, зачерпывая
песок, я устроился в легком кресле, Кристину женщины зазвали пообщаться, в
сторонке слышен их щебет.
Соммерг покосился на женщин, эти существа – катализаторы
всех споров и даже войн, продолжил даже с некоторым с азартом:
– Дорогой Джон удивляется, как это можно вот так
простыми методами, но ведь срабатывает же?
Челлестоун ответил с вызовом:
– Да, удивляюсь!.. Когда я своей вещью произвел
переворот в Танзании и двух соседних странах, я знал, что это – моя заслуга. А
когда я вижу, что уважаемый Ноздрикл своей сырой вещью сумел столкнуть горцев
Кавказа с жителями долин, то понимаю, это – дурость и тупость кавказцев!
Заслуги уважаемого Ноздрикла тут почти нет.
Подошедший Ноздрикл нагло ухмыльнулся.
– А здесь, надеюсь, Владимир меня поддержит. Одна и та
же идея смотрится на Западе заурядной вещью, а на Востоке – вызовом, скандалом.
Это надо знать и… пользоваться?
– Скандалом? – удивился Лакло. – Да, сейчас
бы сказали, что вы накурились или нанюхались… Как в свое время битлзы, да и все
поколение, употребляли наркотики. Это тогда было хорошим тоном, признаком
свободы, раскрепощенности… Владимир, как вы относитесь к наркотикам?
Я пожал плечами.
– Я до тошноты правилен. Видите, даже Кристине
неинтересен, она жмется к вам. Ну, не употребляю я наркотики, не употребляю.
– И не тянет?
– Абсолютно, – ответил я.
Он спросил с хитрой улыбкой:
– А как же ваш кофе?
– Он не вызывает привыкания, – ответил я. – А
вот курить я бросил, как только понял, что не могу без сигареты.
Некоторое время все молчали, погрузились в размышления. На
лицо Челлестоуна набежала тень, словно вспоминал нечто неприятное. Возможно,
сам увязал слишком глубоко, а то и сейчас проблемы с сыном, дочерью, даже с
внуками.
Они ж профессионалы, подумал я, должны бы знать… Или снова
какая-то проверка? Задают контрольные вопросы и следят за ответами? Нет, потом
будут прогонять на аппаратуре, высчитывая заминки, изменившийся тембр голоса,
что в свою очередь аналитики расшифруют, истолкуют, дадут рекомендации…
Вода чистая и теплая, а прозрачная настолько, что вижу
морское дно метров так на сорок под собой. Интересно, где же аквалангисты, ведь
за нами следят неотрывно, чтобы не дать пальчик прищемить…
Я вошел в воду, чистая и невесомая, словно не вода, а некий
эфир, за мной след, как от ихтиозавра, хотя прошел сотню шагов, но погрузился
не больше, чем до пояса. Сзади настигающий визг, это несется Кристина, брызги
выше головы, промчалась мимо, плюхнулась животом и поплыла, неумело двигая
руками по-собачьи.
Я поднырнул, укусил за ногу. Тут же пришлось подхватить на
руки, иначе от ужаса утонула бы и в ложке воды.
– Все-все, – сказал я торопливо, – не
пугайся. Или прикидываешься?
По ее расширенным глазам видел, всерьез, левая грудь
подпрыгивает, будто сердце пытается вырваться. Я виновато развел руками,
Кристина все еще открывала и закрывала рот, как рыба на берегу, не в силах
вымолвить слово. Я погладил ее по плечу, повернул к берегу.
На берегу за это время остались Челлестоун, Соммерг и
Лордер, Лакло ушел в дом за коктейлями. Можно бы вызвать официанта по мобильнику,
но Лакло, похоже, как и я, не избалован обилием слуг. Возможно, в молодости жил
в бедности, все делал сам, а это накладывает отпечаток даже на миллиардеров.
Я лег на топчан, глаза закрыл, чтобы не видеть яркую голубизну
неба. Почему они лгут, мелькнула мысль. Да, я их идеологический противник, это
ясно. Но почему лгут сейчас? Ведь мы воюем на гораздо более высоком уровне. Мы,
можно сказать, обмениваемся термоядерными ударами, что стирают с лица планеты
целые нации, народы, политические союзы, а сейчас эта четверка как будто
высматривает, куда ткнуть старой заржавленной шпагой.
Нет, это не их ранг… однако же лгут. Лгут во всем. Все и во
всем, что совсем уж дико. Должны же понимать, что надо говорить правду… хоть и
не всю, а лгать только в редких ключевых моментах!
Вообще-то неплохой поединок, если смотреть со стороны
глазами профессионала. Ведь ложь тоже несет в себе массу информации, а болтун –
находка для врага даже не тем, что разболтает правду, а что много болтает.
Умному достаточно длинной болтовни, чтобы выудить крупицы правды.
А если тебе еще и задают точно нацеленные вопросы, тут же
обрабатывают сведения и на их основе задают следующие, вроде бы невинные, к
делу не относящиеся, но очень-очень точные, то можно узнать очень много. Но,
повторю, весь фокус в том, что я в самом деле не врал. Я ел то, что хотел, пил
то, что желал, оглядывался именно на тех красивых женщин, что привлекли
внимание, и слушал лишь то, что хотелось слушать.
Сейчас я просто лежал, раскинув руки, наслаждался чистым
морским воздухом. Справа и слева идет обычный треп, лениво перемывают кости
авторам последних работ. Отряхивая с тела воду, я услышал брезгливое замечание
Соммерга:
– Меня не впечатлила последняя работа вашего Рено
Гугейна. Слишком уж она… кровавая.
Я скосил глаза, инфисты сидят в плетеных креслах, между ними
яркий зонтик, укрывает от солнца, в центре такой же плетеный столик, где ваза с
фруктами. Лакло уже вернулся с коктейлями, лег, но при словах Соммерга
подпрыгнул, словно йог, всем телом, на миг зависнув в воздухе.
– Не впечатлила?
– Да, потому и не впечатлила. Я предпочитаю вещи
посдержаннее.
Лакло возразил обидчиво:
– Посдержаннее?.. Мы научные трактаты пишем или куем
инфистские бомбы?
– Инфистские бомбы тоже должны обходиться без
мордобоев, – сухо сказал Соммерг. – А у вас да у Гугейна их…
чересчур. Много, если сказать грубее.
Лакло развел руками, смолчал. Кристина наконец перестала
обмениваться беззвучными ударами молний с секретаршей Челлестоуна, спросила с
напускным удивлением:
– А кто вы? Я раньше думала, что вы те, кто раскачивает
этот маятник.
– Мы те и есть, – ответил Челлестоун сварливо.
– Но…
– Но мы иногда сами прыгаем на маятник и качаемся на
нем. Как обезьяны. Должны же и мы получать удовольствие?
– Я думала, вы получаете удовольствие, раскачивая…
Она гордо вскинула голову, тряхнула волосами, она общается с
такими великими людьми, а эта секретарша даже рот боится открыть, только
заискивающе улыбается. Я одобрительно усмехнулся, перехватив ее взгляд.
Челлестоун наморщил нос:
